Сергей, а что не так?Uksus писал(а):Хм?
Добавлено спустя 2 минуты 47 секунд:
14 июля 1855 года. Плантация Худа, недалеко от Чарльстона в Южной Каролине.
Роберт Эйкен Худ, плантатор.
Я очень люблю Чарльстон, его зеленые улицы, прекрасные особняки, старые церкви, пирсы на реке Купер и на реке Эшли, и прекрасную гавань между слиянием рек и выходом в Атлантический океан между фортами Молтри и Самтер. Мой городской особняк находится на Кинг-Стрит – некогда самом фешенебельном районе города, а теперь месте, где живут, как правило, семьи, переселившиеся в Чарльстон еще в семнадцатом веке. Как, например, и моя.
Дети – мой сын Роберт младший и моя любимая дочь Мередит – любят этот дом, и каждый раз, когда они приезжают в город, они останавливаются именно там. Я тоже раньше предпочитал жить в городе, но сейчас я провожу почти все время здесь, на плантации, в особняке, построенном моим прадедом. Мне говорили, что он ничуть не хуже многих французских замков на Луаре. Я в Европах не бывал, и мне все равно – главное, это мой дом. Жизнь здесь не в пример более размеренная, воздух чище, а берега реки Купер мало чем отличаются от тех времен, когда здесь жили индейцы племени Ашпу. Разве что дальше простираются уже не леса, а плантации хлопка и фруктовые сады, в которых работают трудолюбивые невольники.
Я знаю, что для моего зятя Джона рабы являются чуть ли не членами семьи. Для меня они скорее рабочий скот – о них заботятся, их хорошо кормят, но главная их задача – делать то, что им приказано. Я не раз и не два спорил с внучкой на эту тему – видите ли, она не любит рабство – но, как мне кажется, она еще молодая и глупая. Не зря Джеймс Мэдисон, наш второй президент, сказал, что мальчик пятнадцати лет, который не радеет за демократию, никуда не годится – как и юноша двадцати лет, который все еще хочет демократии.* (*Подобные высказывания кому только не приписывали – чаще всего Уинстону Черчиллю про социалистов. Но впервые это сказал именно Мэдисон и именно в такой форме).
Полторы недели назад Мейбел и ее новый муж, Ник Домбровски, прибыли в Чарльстон. Сначала он мне очень не понравился – акцент северянина, труднопроизносимая фамилия, да и манеры его явно не южные, хоть он и был всегда вежлив. Но за несколько дней отношение мое к нему сильно изменилось. Я-то думал, что это – типичный нью-йоркский хлыщ, а потом вдруг узнаю, что он – офицер русской армии, награжденный практически всем, чем только можно, причем за боевые заслуги. Я его спросил об этом, а он, мол, ничем особым я не отличился, мне просто повезло… Конечно, конечно, охотно верю, что боевые награды дают всем подряд за красивые глаза…
Да, когда-то и я, в свои восемнадцать лет, записался в южнокаролинское ополчение в двенадцатом году, но боев так и не увидел. Хотя, конечно, в начале пятнадцатого года мы ожидали нападения частей английского генерала Кокрана, Но пришла новость о Гентском мире, и боев так и не произошло. А до того мы лишь пребывали в «боевой готовности» – должны были по первому зову явиться в расположение части, да собирались раз в месяц пострелять и выпить виски.
Прямо перед началом войны я успел сыграть свадьбу, в тринадцатом году у меня родилась Мередит, а в четырнадцатом – Берти, при родах которого умерла моя Сара. И с тех пор я больше не женился – не скажу, чтобы я жил отшельником, просто я жену свою до сих пор обожаю. А женщины… есть в округе вдовушки, да и на худой конец всегда можно переспать и с рабыней. Но так я грешил редко – родится ребенок, и не знаешь, что делать, с одной стороны, негритенок, а, с другой, плоть от плоти твоей. Вот как Агнес, которая теперь служит у Мейбел с Ником. Меня, к счастью, Бог миловал, и никого я не зачал с негритянкой. А теперь и возраст уже не тот, да и скоро правнуки пойдут. Я надеюсь… Мейбел уже замужем, а у Джимми, как я слышал, тоже имеется невеста.
Ну что ж… пора праздновать! Ведь кто ко мне только не приехал… Тут и мои родственники, и родня по линии зятя, и соседи, и местные политики, и кое-какие друзья молодых – кто из Балтимора, а кто вообще из Нью-Йорка – какой-то Грили, а еще и аболиционист. Впрочем, он был со мной весьма вежлив, и никоим образом не хаял того, что видел у нас – наоборот, он мне сказал, что ожидал совсем другого, прямо как из пасквиля этой дурочки Генриетты Бичер Стоу под названием «Хижина дяди Тома». А увидел сытых и довольных чернокожих, живущих в весьма добротных домиках – я специально за этим слежу – а также ухоженные поля, сады, скотный двор, конюшню…
Я его еще спросил, не поменял ли он своего мнения про рабство, на что тот меня спросил, хотел бы я стать рабом… Я ответил ему, что мой пра-пра-прадед провел семь лет в договорной кабале, оплатив таким образом дорогу из Англии в Чарльстон, и не жаловался никогда. А что потом стал свободным – так на то он и белый. В общем, мы не поняли друг друга, но, такое у меня сложилось впечатление, все равно остались если не друзьями, то хорошими знакомыми.
И вот, наконец, сам праздник. Моя любимая внучка, как мне показалось, затмила всех своей красотой, да и Ник, пусть северянин и с непроизносимой фамилией, смотрелся весьма достойно. И я потом тихо сказал Мейбел, что он, как мне кажется, будет очень хорошим мужем.
– Как ты, дедушка, – просияла она.
– Так ты же не знала свою бабушку.
– Я вижу, как ты ее любил, – кивнула та. –Эх, будь при родах кто-нибудь из русских, бабушка бы, наверное, выжила… Но я думаю, что и Ник будет так же меня любить. А когда у нас дети родятся, мы приедем тебя навестить.
– Буду ждать! – сказал я, а на глаза навернулись слезы.
Вечер был незабываемый, а на следующий день разъехались гости. В тот же вечер мы с моим зятем, Джимми и Ником уединились в моем кабинете за рюмочкой хорошего портвейна, и неожиданно для меня, Джимми заговорил о серьезных материях:
– Дедушка, видишь ли… Мы с Ником приехали сюда в первую очередь для того, чтобы отпраздновать их венчание с самыми нам дорогими людьми – такими, как ты. Но так получилось, что у нас есть и… другие дела, и мы хотели бы их с тобой обсудить.
Примерно такими словами начинал разговор мой Берти, когда собирался просить денег. И я с улыбкой ответил:
– Конечно, внучок. Сколько тебе нужно?
Джимми на меня даже обиделся:
– Ты нас не так понял. Видишь ли… у нас есть причины полагать, что в будущем все может измениться к худшему. Ведь ты сам видишь, хлопок мы продаем задешево, а товары, привезенные из Европы – да и с Севера – стоят у нас намного больше, чем на Севере.
– Но мне хватает даже на это, – усмехнулся я и демонстративно погладил бутылку дорогого портвейна 1827 года.
– И сколько ты получаешь за свой хлопок?
– В прошлом году по девять центов за фунт. В этом, наверное, будет примерно столько же. Может, даже чуть больше.
– А тот же фунт хлопка в Лондоне стоит в два раза больше. И перевоз не столь уж и дорог.
– А что поделаешь? Ведь других предложений нет.
– А если будут? Например, по двенадцать центов.
– Не откажусь… Столько платили в тридцатых – но это было тогда.
– Мы с Ником представляем Русско-Американскую торговую компанию. И она готова платить на тридцать процентов больше, чем северяне. Тебе можем сделать даже на цент больше, а другим – те же двенадцать центов. И товары мы будем продавать дешевле.
– Ну что ж… я бы согласился. И другим рассказал бы. Вот только вы не боитесь, что северяне могут очень сильно обидеться?
– Видишь ли, дедушка. Северяне начинают ненавидеть нас все сильнее, даже несмотря на то, что именно сельскохозяйственные культуры Юга – хлопок, табак и в некоторой мере рис – составляют две трети всего экспорта САСШ. И даже несмотря на то, что наживаются на нем, как ты и сказал, именно северяне. Проблема в другом – практически вся промышленность сконцентрирована в северных штатах. А нам нужна своя, чтобы производить оружие, боеприпасы и многое другое в достаточных количествах. Нужны и железные дороги – у нас их слишком мало, пропускная способность их недостаточная, а для новых – да и для поддержания старых – нужны паровозы, вагоны, рельсы, шпалы… И верфи для нужд флота.
– То есть ты думаешь, что скоро начнется война…
– Увы, дедушка. Вопрос лишь во времени – рано или поздно наши северные друзья придут, чтобы расправиться с нами. Не важно, под каким лозунгом – то ли это будет борьба с рабством, то ли наказание зарвавшихся южан, то ли еще что. Северные газеты уже начали кампанию против нас. Но время у нас пока есть, хотя точно никому не известно, сколько.
Не так давно, в Нью-Йорке прошло сборище радикалов из будущего большинства в Палате представителей. И даже уже определились с кандидатом в спикеры – это будет некий Гиддингс из Огайо. Но, главное, определили главное направление деятельности – не только противодействие рабству, но и дальнейшее усиление Севера. И ослабление Юга – его они видят только в качестве источника экспортного товара. Всех подробностей мы не знаем, но и этого, как мне кажется, более чем достаточно.
Я задумался. Сказать, что информация меня шокировала – это не сказать ничего. Гиддингса я знал лично и ничего хорошего от него не ожидал. Да и слишком много было признаков того, что мы на пороге чего-то нехорошего. Но я все же решил уточнить.
– Ты уверен в этой информации?
Джимми посмотрел на доселе молчавшего Ника, и тот с легким поклоном сказал:
– Мистер Худ, наша служанка Агнес – вы ее видели – ранее служила у Нэта Бэнкса. Там ее обязанностями было «принеси-подай», и, как это часто бывает с мулатками, не только.
Что он имел в виду, сразу было ясно. Я посмотрел на него с осуждением – неужто он тоже ходит к какой-то мулатке при новой жене? Но Ник продолжил:
– Не бойтесь, я не они, и девушка у нас всего лишь помогает Мейбел, не более того. Я лично храню верность вашей внучке, и собираюсь это всегда делать и впредь, до конца дней своих.
Я лишь кивнул с облегчением, а Ник продолжал:
– Но кое-что Агнес тогда услышала. Если вы хотите, можете поговорить с ней лично.
– Не нужно. Если вы считаете, что ее слова заслуживают доверия, то так оно и есть. Вот только что нам делать?
– Какое-то время на подготовку у Юга имеется. Впрочем, первое и главное – чтобы большинство южан осознали серьезность ситуации. Когда война начнется…
– Не «если», а «когда»?
– Увы, именно так. Ее нужно будет встретить по возможности во всеоружии. Поэтому мы занимаемся организацией ополчения в как можно большем количестве мест, а русские помогут нам оружием и инструкторами.
– Да, они же разбили англичан и французов, а потом и турок… И вы вроде бы тоже участвовали в этом.
– Мейбел тоже – она там была фельдшером, но участвовала и в отражении нападения со стороны турок. И была за это награждена.
– Мейбел??
– Ваша внучка – героиня, мистер Худ. Но, в любом случае, этого мало. Мы готовы построить и заводы, прислать грамотных инженеров, наладить систему производства самых разных стратегических товаров. Если у нас будет время, конечно…
Я встал и пожал Нику руку, после чего добавил:
– Увы, будь я помоложе, я бы и сам записался в ополчение, как тогда, в двенадцатом году. Но кое-что могу сделать. У меня много знакомых, и я поработаю с ними. Впрочем, кое с кем вы уже говорили во время торжества…
– Кое с кем мы собираемся поговорить в Чарльстоне в ближайшие дни. Именно поэтому мы с Джеймсом завтра уедем в город, а Мейбел пока что побудет у вас.
– Спасибо за это… Вы, я надеюсь, поселитесь в особняке на Кинг-стрит?
– Если вы не возражаете, то да. А потом вернусь за супругой.
– А я пока подумаю, как еще я смогу помочь. И, дорогой мой зять, я очень рад, что Мейбел встретила именно вас.