#1323 Road Warrior » 26.11.2014, 20:45
6. Прииди ко мне, брате, в Московъ!
"Победа" пришвартовалась в Николаеве, где я провёл всего лишь три часа, пообедал вместе с местным начальством, а также чуток осмотрел город. Вырос он как минимум втрое по сравнению с тысяча шестьсот первым годом. Заводы, мастерские, школы (в том числе и для взрослых), военно-морское училище - всё было или совсем новым, или обзавелось новыми корпусами. Первоначальные здания-общежития теперь служили лагерем для переселенцев - первая группа отправится на Бермуду и Барбадос уже через неделю, когда восстановят "временное жильё" в трюме, следующая - вместе со мной, ориентировочно в конце сентября. Как мне с гордостью рассказал директор лагеря Женя Иванов, условие для приёма в переселенцы - православие, умение читать, писать и считать, а также знание начатков алгебры, истории и естествоведения, которые можно почерпнуть в городских школах - здесь, в Александрове или Борисове. Кроме того, при лагере действует школа для переселенцев, углубляющая эти знания. Финнам, немцам и чуди (сиречь эстонцам) сложнее - мы когда-то установили испытательный срок, которое начинается лишь после присяги верности России, крещения и теста по русскому языку. Жителям Гогланда, а также тем, кто живёт в Александрове и Борисове с самого начала, обязательно лишь крещение и тест на знание русского.
На следующий день мы уже уехали в Александров. Его тоже было не узнать, хотя, конечно, с Николаевом его было не сравнить, всё-таки не тот размах. Здесь, в частности, находились военное училище - тоже разросшееся в несколько раз, школы, медицинское и учительское училище, заводы, мастерские... Борисов же был всё ещё небольшим - в основном там находились военный лагерь, паромная станция, постоялые дворы и купеческие склады. Но набережную сделали весьма красивой - каменные дома вдоль мощёной булыжниками дороги вдоль реки, а в центре, на площади Алексеева (если узнаю, чья была идея так назвать эту площадь, убью!), путевой дворец для официальных лиц (в котором я и провёл последнюю ночь перед выступлением на Москву) и два храма - святых Бориса и Глеба, и святого Алексия, человека Божия.
И двадцать восьмого июня по новому стилю (восемнадцатого по старому) мы отбыли в Москву. Со мной ехали десяток "идальго" (включая Мишу Неделина), плюс взвод местной пехоты нового образца, под командованием Серёги Васильева, мужа Лиисы (и отца очаровательного ребёнка, Алексея Сергеевича). Несмотря на все меры предосторожности, мы добрались без приключений до Тверской заставы всего за двадцать два дня.
Практически до самой Москвы мы не видели никаких следов польского присутствия. Всё резко изменилось, когда мы подъехали к станции Чёрная Грязь, где мы рассчитывали поменять лошадей. Но и станция, и село были сожжены дотла. Оттуда до Москвы было чуть более двадцати километров - и все те деревни, которые я видел в мой тогдашний приезд, цветущими в тысяча шестисотом, перебивающимися с хлеба на воду в голодном тысяча шестьсот первом, представляли из себя такие же кучи обугленных брёвен, иногда с обгоревшим каменным остовом церкви посередине. Только в Ховрино две избы восстанавливались.
Я спросил у работавшего там мужика:
- А кто вас пожёг?
Тот ответил:
- Барин, лихие люди пришли. В первый раз проехали, говорили, что православные, а главный у них Петька Сайдачный, что ли. Мы и подумали, что ничего от них плохого не будет. А потом вернулись и всё пожгли, мужиков поубивали, девок снасильничали и тоже потом убили. Мы с братом в лесу бортничали, а семьи наши перебили. И детей, и стариков...
Так, подумал я. Сагайдачный, скотина, и в этой истории засветился. В той истории он только в тысяча шестьсот шестом году стал гетманом. Ну что ж, и по тебе, и по твоим ребяткам виселица плачет. А я прослежу, чтобы никого из ваших не простили.
Что мне удастся вычислить, кто был в этом походе, я не сомневался - тамошние ребятки друг на друга донесут как миленькие. Так что скажу Димке Пожарскому, пусть выдача всех военных преступников будет обязательным условием мира. Поляки, суки, на это пойдут.
Вскоре мы были у Тверской заставы. В прошлые мои приезды, она представляла из себя ворота в безымянном наружном валу и несколько деревянных строений, в которых находились стража, таможенники и таможенные склады. Сейчас на месте этих зданий были кучи обгорелых брёвен.
Такая же картина предстала перед нами и между наружным и Земляным валом - сгоревшие усадьбы, избы, церкви, амбары...
К нам подошли трое стражников в красных кафтанах, с алебардами, мушкетами, и с весьма важными физиономиями.
- Кто такие?
- Князь Николаевский и Радонежский со свитой.
Они вдруг отскочили, замахнулись алебардами, и старший из них сказал:
- А ну иди сюда, тать!
- То есть как это?
- Приказ боярина Богдана Яковлевича Бельского. Он нам сказал, что приедет самозванец, именующий себя князем Николаевским. И что этого самозванца доставить к нему в Тайный приказ. Так что...
Он не успел договорить, как "идальго" обезвредили всех троих. Увы, ворота оставались закрытыми.
- Скажи им, чтобы немедленно открыли, - сказал Саша Сикоев. - А то будет хуже.
- Да не откроют они, - пискнул старший, потерявший в одно мгновение свой апломб. - Стрелять будут.
И в бойницах и на самом деле показались мушкетные стволы. Конечно, можно было туда и засадить из гранатомёта, но свои же люди... Тем не менее, меня затолкнули в карету - которая была "бронирована" металлическими пластинами, которые тогдашние ружья не пробивали, пулемёты тачанок и гранатомёты были подготвлены к бою.
- Открывайте!
Оттуда раздался голос:
- Если вы не будете стрелять, то мы тоже не будем. Но ворота не откроем.
Я сказал:
- Не надо. Ворота так быстро не восстановят - а кто знает, какие тати откуда могут показаться. Поехали.
Ребята затащили старшего пленника в мою карету, других же двух отпустили, и наш караван отъехал метров на пятьсот. И тут я спросил у нашего пленника:
- Ну и как же тебя зовут?
- Никишка, сын Яковлев, десятник стражи.
- Так вот, Никишка, расскажи, что именно было тебе приказано?
- Сотник сказал мне, что боярин Богдан Бельский поведал ему, что самозванный князь Николаевский и Радонежский едет в Москву, и чтобы сего татя взять и привести к нему, Богдану, на дознание. И что ты и твои люди - тати и разбойники.
- Весьма интересно. А теперь ты всё ещё думаешь, что мы тати?
- Не знаю, батюшко. Ты же отпустил моих товарищей. И меня не мучаешь и не убиваешь.
- Хорошо. А где мы сможем войти в Москву?
- Батюшко, дальше на юг Никитские ворота, а ещё Смоленские. И вон там идёт дорога к ним - и он показал на разбитую грунтовую дорогу, шедшую между сгоревшими избами - продуктом европейского строительства поляков и прислуживавших им православных братьев-запорожцев.
- Ну, если хочешь, иди.
Десятник побежал обратно к Тверским воротам, а мы поехали дальше на юг. Но и Никитские, и Смоленские ворота оказались наглухо закрыты, и на все попытки поговорить со стражниками по ту сторону ворот нам советовали "идти своей дорогой". А вот с Чертольскими воротами повезло - ворота были так же наглухо заперты, но когда мы к ним подъехали и я вышел, я услышал крик:
- Княже! Се ты, а не самозванец!!
Ворота распахнулись, и я увидел, что десятником здесь Васька, некогда один из царских стражников.
- Чуял я, врёт Бельский. Хочет сделать Шуйского царём, боится, что ты будешь за Димитрия. Потому и передал, что едет самозванец. Бо любят тебя и твоих людишек, княже, твое слово веское будет, помяни моё слово.
- А ты Бельского не боишься?
- Аще Бог по нас, кто на ны? Княже, а давай я пошлю с тобой моих людей. Они и расскажут там, в Белом городе, кто ты еси.
Через Чертольские ворота Белого города проехали вообще без проблем - Васькины ребята объяснили всё в лучшем виде. И скоро мы уже въезжали в наш двор. Тут, похоже, жили какие-то поляки - многое было ещё загажено. Но несколько комнат были уже готовы, а другие приводили в порядок расторопные мужики. Как оказалось, наши люди уехали и увезли всё, что не должно было попасть в польские руки, буквально за день до прихода Лжедмитрия. А месяц назад начали расчищать дворец и восстанавливать то, что поляки уничтожили.
- Ты не поверишь, княже, сколько дерьма эти ляхи за собой оставили. А баньку пришлось новую ставить, знаем мы, что ты любишь бани. Но успели, аккурат к твоему приезду. Опочивай, княже, тут из Измайлова людей прислали, никто тебя и твоих не потревожит.
Потом все, приехавшие со мной из Борисова, помылись, после чего я решил, что утро вечера мудренее, и после небольшого ужина лёг опочивать. И да, несмотря на то, что банщицы и здесь были очень красивы, опять совсем один. Мне было мучительно стыдно за мои эскапады с Эсмеральдой, и с Лиисой, и с Анной, да и за всё то, что было в плену тогда, в Эль Нидо и по дороге обратно в Санта-Лусию. Даже если тогда меня заставили...
