Черная тень Рандери

[kvv32]

Часть 8 глава 3

Выпроводив удовлетворённого графа, Локлир предался грустным размышлениям о своей неготовности к роли правящего герцога. Ещё до войны необходимость принимать непростые, а порой и жёсткие решения представлялась ему непомерным грузом на плечах, который нельзя было ни стряхнуть, ни переложить на кого-нибудь другого. Однако всё познаётся в сравнении, и после того, как в Междуречье грохнули первые файерболы, он не раз с тоской вспоминал благословенные времена, когда от его распоряжений зависели жизни только самых отъявленных преступников.

Ещё в детстве Локлира поразила сцена в романе фос Саканхаза, в которой торжествующий злодей с усмешкой говорил поверженному рыцарю, что ему надо было меньше доверять своим благородным порывам. Он долго не понимал, как могли боги оставить в беде смелого и честного человека, поспешившего на помощь прекрасной девушке. В привычных ему сказках Лапельто благородство и отвага всегда одерживали верх, поэтому Локлир дважды перечитал начало книги, искренне надеясь, что неправильно понял смысл витиеватых фраз великого романиста. Увы, раз за разом умиравшему графу это никак не помогало, и разочарованному мальчику пришлось прочитать ещё без малого сотню страниц, прежде чем негодяя наконец-то настигла заслуженная кара. Осилив ещё несколько романов, Локлир пришёл к выводу, что в окружающем его мире зло чувствует себя достаточно комфортно, а благородные чувства частенько соседствуют с кровью и слезами. Несовершенство мира удручало, но, погоревав несколько дней, юный Локлир нашёл для себя некое подобие объяснения: что если романисты специально придумывают все эти страсти, желая привлечь внимание своих читателей? Стремясь окончательно разобраться в этом вопросе, он взялся за труды историков и летописцев, благо подобных фолиантов в отцовской библиотеке было великое множество. Однако правда оказалась ещё более безжалостной, чем Локлир мог себе представить. Целыми днями он читал о том, как из века в век между собой воевали люди и анеры, заносчивые дворяне, самые разные племена, народы и государства, не забывая в промежутках между кровопролитиями порассуждать о чести и справедливости.

Юному Лолкиру было явно не под силу разобраться в этом водовороте опасных страстей, но единственным человеком, к которому он мог обратиться за помощью, была его любимая матушка Бескиель. Желая успокоить опечаленного сына, герцогиня начала говорить об ошибках и заблуждениях людей, однако быстро поняла, что её мальчик уже знает слишком много о жизни, бурлившей за стенами фамильного замка. Герцогиня была умной женщиной, поэтому не стала убеждать его, что всё в мире происходит по воле богов, управляющих мыслями, поступками и судьбами всех разумных и бессловесных существ. Для самой Бескиель ответственность людей, пекотов и всех остальных за свои деяния была само собой разумеющимся делом. Любые попытки оправдать свою глупость или подлость вмешательством высших сил она воспринимала как подтверждение закономерности случившегося – вляпавшись в кровь или дерьмо, именно дураки и мерзавцы охотно обвиняли во всём злонамеренного Молкота.

Герцогиня хорошо знала, как относятся к её сыну старшие братья и сестра, поэтому считала необходимым как-то подготовить его к непростым годам, которые неизбежно последуют после ухода старого герцога. Отвечая на столь необычные для юноши вопросы, Бескиель сумела внушить Локлиру, что ему следует очень внимательно следить за своими словами и поступками, избегая любых необдуманных действий. Юному фос Контандену не так часто доводилось встречаться со своими шумными и самоуверенными родственниками, но даже мимолётное общение с ними лучше всяких слов убеждало его в справедливости материнских наставлений.

Обдумывая слова Бескиель, Локлир пришёл к выводу, что ему очень не нравится подобная перспектива. Он не хотел всю жизнь помалкивать, прятаться в тёмных углах или пытаться угождать своему не слишком умному старшему брату – будущему герцогу Тивара. Из романов и летописей Лолкир знал, что младшие сыновья лотвигов нередко покидали отчий дом в поисках удачи. Свой путь к славе и золоту молодые дворяне прокладывали в основном с помощью клинков, однако в истории Бонтоса случались и достойные внимания исключения. Известный своими обширными знаниями каулонский архивист Гукасар оставил жизнеописание нескольких влиятельных царедворцев, достигших своего высокого положения благодаря острому уму, обширным знаниям и умению находить верные решения.

Локлира восхищали такие люди как переживший двух королей Индаср фос Кенойса, непревзойдённый казначей Нагор фос Дитгелай и легендарная Вилста фос Натерсер, более двадцати лет стоявшая за троном правителей Ватиласа. Рассматривая их как достойный подражания пример, он понимал, что ему ещё очень многому предстоит научиться, прежде чем его слова смогут заинтересовать каких-либо сановников и тем более – коронованных особ. Преисполненный рвения, юноша начал методично штудировать десятки книг, относящихся к самым разным отраслям знаний. Начав с истории, географии и геральдики, он со временем взялся за финансы, добычу и обработку металлов, фортификацию, архитектуру и многое другое. Трезво оценивая свои возможности, Локлир не стал особо углубляться в военное дело и навигацию, хотя счёл необходимым изучить хотя бы основы этих наук. Поразмыслив, он взялся также за изучение языков помимо тиварского и имперского. Обладая прекрасной памятью, Локлир тем не менее ограничился на первом этапе всего двумя новыми языками: уритофорским (кто знает, с кем ему придётся иметь дело, к тому же наёмники с уважением относились к тем, кто дал себе труд освоить их язык) и раквератским, который был в большом ходу на северо-западе Бонтоса.

На детей Бескиель в замке, как, впрочем, и во всём Тиваре, обращали мало внимания, поэтому никому в голову не приходило интересоваться столь усердными занятиями младшего сына герцога. Сам Свербор фос Контанден, разумеется, знал, об этом увлечении Локлира и при встрече часто задавал ему различные вопросы, раз за разом убеждаясь, что проведённые в библиотеке дни и месяцы не пропали даром. Слушая толковые и обстоятельные ответы младшего сына, герцог невольно сравнивал его со своим первенцем, которому предстояло унаследовать корону Тивара.

Дивиск был смелым и решительным человеком, не любившим придворный этикет и длинные доклады, которым он всегда предпочитал седло, фехтование и компанию молодых аристократов. Его познания в истории и политике соседних государств, их планов и возможностей не отличались особой глубиной, так как будущий обладатель тиварской короны не сомневался, что возле трона обязательно найдутся люди, способные ответить на любые вопросы. Всё это не радовало старшего фос Контандена, который всё чаще задумывался о том, чем может обернуться в будущем самоуверенность Дивиска и его привычка принимать быстрые решения, не утруждая себя детальной оценкой ситуации. Свербор счёл бы подобные качества приемлемыми для младшего кавалерийского офицера, но его сыну предстояло управлять целой страной, а не драгунским эскадроном.

Существовало ещё одно обстоятельство, заставлявшее герцога с тревогой смотреть в будущее, и это было даже не презрительное высокомерие первенца по отношению к пекотам. Рождённые его первой женой дети унаследовали от Эйсиз склонность к скоропалительным и категоричным суждениям, которым они затем следовали, не обращая внимания на изменившиеся обстоятельства. Никто не мог толком объяснить, почему потомки Эйсиз не приняли новую жену герцога Бескиель и её детей – Локлира и Фиорис. Особенно нетерпимыми оказались Ночери и Дивиск, которым охотно подражали окружавшие их молодые лотвиги. Со временем издёвки становились всё более злыми, и фос Контанден начал всерьёз беспокоиться о дальнейшей судьбе младшего сына. В какой-то момент он хотел заранее отправить Локлира куда-нибудь подальше от столицы – то ли на побережье Батакского моря, то ли вообще в Астельбажор под защиту традиционно дружественного хана Дофатамбы. Идея была неплоха, но Дивиск тоже был фос Контанденом, и если бы он сообщил правителю меднолицых о свеем желании заполучить ненаглядного братика, отказал бы ему хан в такой мелочи? А ведь Дофатамба была единственным местом, куда Локлир мог уехать без риска быть использованным врагами Тивара для интриг и развязывания междоусобной войны.

Ясное дело, герцогу не приходило в голову, что его младший сын собирается покинуть Тивар, даже близко не представляя, в каком водовороте событий он может оказаться помимо своей воли. А вот для Бескиель намерения Локлира не были секретом. Поначалу она только удивлялась широте его интересов, искренне радуясь успехам сына. Однако как-то весной во время очередной частной встречи с новым послом Ракверата Бескиель неожиданно услышала от него похвалу своему сыну, удивившему графа хорошим знанием его родного языка (некая вольность фос Нутвеге объяснялась тем, что они были знакомы ещё со времён пребывания Бескиель в Ракверате в качестве дочери тиварского посла). Герцогиня тут же почувствовала неладное, и с тех пор стала по-другому оценивать стремление Локлира накопить как можно больше разнообразных знаний. Через полгода она уже не сомневалась в намерениях своего быстро взрослеющего мальчика, но так и не смогла придумать, как уберечь его от надвигающейся беды.

Кто знает, как сложилась бы дальнейшая жизнь Локлира, если бы готовившийся к войне фос Скифест не решил вмешаться в престолонаследие Тивара. Дивиск всегда восхищался небрисским королём, стремился ему во всём подражать, но именно это и решило его судьбу – Шинат не хотел видеть на троне в Ансисе смелого и решительного старшего сына стареющего герцога. Иливат фос Подельван выполнил тайное поручение своего короля, и наследником тиварской короны стал бесцветный Сатпай, всегда бывший бледной тенью своего брата.

После гибели Дивиска в жизни шестнадцатилетнего Локлира изменилось очень многое. К тому времени Ночери уже несколько лет как покинула Ансис, поэтому Сатпай, всегда ориентировавшийся на других детей Эйсиз, неожиданно почувствовал себя одиноким. Толпа молодых бездельников его больше не привлекала, ведь быть душой компании он не умел, а вечно смеяться над чужими шутками считал недостойным наследника короны. Чтобы как-то развеять навалившуюся тоску. Сатпай стал искать общения с младшим братом, который оказался на удивление интересным и полезным собеседником, способным растолковать многие непонятные вопросы (после того как Сатпай стал прямым наследником, за его обучение всерьёз взялись люди канцера, генералы и дипломаты).

Не прошло и года, как сама мысль о побеге стала казаться Локлиру странной и неуместной. Наконец-то смогла почувствовать себя спокойно и Бескиель, с замиранием сердца следившая за сближением сыновей герцога. Вскоре от былой неприязни не осталось и следа, однако ещё через пару лет Сатпай, не без помощи придворных льстецов, почувствовал себя достаточно уверенно и без постоянных пояснений Локлира. Тревога вновь начала наполнять душу герцогини, но вскоре она убедилась, что обретший вальяжность наследник без раздумий отмахивался от «доброжелателей», пытавшихся что-то ему нашёптывать. Что же касается самого Локлира, то он вновь стал проводить целые дни в столь любимой им библиотеке.

Жизнь шла своим чередом, Тивар торговал и воевал, но после падения империи для большинства государств Бонтоса это было вполне привычным и обыденным делом. Потрясение после гибели Дивиска почти забылось, но очередная эпидемия лишати не обошла стороной и замок фос Скифестов. Шесть лет спустя старый герцог лишился ещё одного сына, и все вдруг поняли, что корона Тивара довольно скоро перейдёт к этому скромному и незаметному светловолосому юноше.

Когда это свершилось, Локлир довольно быстро убедился, что никакие книжные знания не в силах заменить практический опыт управления людьми и тем более – принятия непростых решений. Спору нет, любые знания не были лишними при рассмотрении вопросов, требующих участия коронованной особы, но все решения обретали силу приказа только после слов герцога, ставящих точку в спорах и обсуждениях. Право произносить эти слова Локлир получил вместе с короной, однако иногда оно представлялось ему тягостной обязанностью, ведь зачастую за каждым вариантом решения стояли интересы или амбиции конкретных людей, из-за чего любой выбор оставлял в чьей-то душе разочарование, а то и тщательно скрываемую обиду.

Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы молодой герцог смог в полной мере оценить мудрость Гукасара, считавшего, что всегда найдётся кто-нибудь недовольный самым правильным и толковым решением, ибо такова природа людей и иных разумных существ. А уж если решение окажется не столь справедливым, число тех, у кого будет повод ворчать или негодовать, может умножиться многократно. Поначалу герцог старался не только разобраться в сути вынесенных на его рассмотрение вопросов, но и обосновать принятые им решения, многословно убеждая недовольных и разочарованных в логичности своих доводов. Увы, слишком часто его слушали, но не слышали, оставаясь при своём мнении и уверенности в том, что им и Тивару сильно не поезло с правителем.

Чаще всего подобные сцены приходилось наблюдать фос Варадану, поэтому именно канцлер первым посоветовал Локлиру не пытаться превзойти в красноречии епископов и актёров. Слова опытного сановника смутили, но не убедили герцога, которому очень хотелось прослыть справедливым правителем. Следующий удар по его романтическим мечтаниям нанёс Бесли рит Нейстулат во время обсуждения жалобы драгунского капитана, который так и не стал майором, хотя благодаря выслуге лет мог бы рассчитывать на следующий чин. Выслушав проявившего недюжинную настойчивость офицера (лично предстать перед правящим герцогом было не самым простым делом), Локлир уже был готов исправить допущенную несправедливость, но неожиданно для самого себя счёл полезным выслушать и армейское начальство. Примчавшийся в замок рит Нейстулат сдерживался как мог, описывая похождения известного всей Западной армии гуляки и картёжника, которому случалось проигрывать даже жалованье своих драгун. Исчерпав все наличные запасы терпения, генерал завершил свою речь парой диковинных ругательств, заставивших герцога усомниться в своих анатомических познаниях.

Урок был усвоен, и следствием этого стало не только увольнение беспутного офицера. Теперь Локлир старался выслушивать все стороны, имеющие отношение к вопросу, не доверяя ни своему первому впечатлению, ни честным глазам просителей, будь то дворянин, торговец или простолюдин. На всё это требовалось заметно больше времени, из-за чего очередь желающих предстать перед герцогом стала расти, став для него новым поводом для беспокойства.

На этот раз в роли наставника вновь выступил Невин рит Корвенци, не так давно убедивший Локлира принимать просителей в двух разных кабинетах – уставленном дорогой мебелью и самом что ни на есть простецком, в котором даже селяне могли бы чувствовать себя относительно спокойно. Многоопытный граф на конкретных примерах показал, что минимум половина жалоб и обращений должна решаться бургомистрами, судьями и другими чиновниками подобного уровня, которые просто пользуются молодостью своего правителя, перекладывая на него свои обязанности и ответственность.

В качестве лекарства рит Корвенци предложил использовать своих офицеров, поручив им выяснить, почему раньше никто не смог или не захотел разобраться в вопросах, попавших в конце концов в канцелярию герцога. Через месяц с небольшим Локлир, канцлер и начальник тайной стражи подвели итоги, вызвавшие немалый переполох среди чиновников и судей по всему Тивару. Основания для подобного волнения были вполне реальны, ведь с десяток знающих себе цену людей неожиданно лишились доходных должностей, а один очень самоуверенный судья продолжил карьеру в качестве писаря в каторжной тюрьме.

Так или иначе, набравшийся опыта Локлир вскоре почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы принимать большинство решений без излишних сомнений и душевных терзаний. Большинство, но не все. Герцога всегда тяготила угроза надвигающейся войны, и когда она стала реальностью, ему не всегда удавалось справляться с волнением, затапливающим сознание подобно бурному половодью. С большим трудом выбравшись из этого состояния, Локлир был готов на многое, лишь бы избежать повторения подобной ситуации (сломанная кисть руки была для этого вполне приемлемой ценой).

Тахимат фос Теонесте как-то обмолвился, что война всегда была хорошим учителем, пусть даже строгим и беспощадным, одинаково сурово наказывающим за высокомерие и неуместное благородство. Подобные высказывания Локлир не раз встречал в романах и летописях, однако только после магических атак танкисов он смог до конца осознать всю справедливость этой жестокой истины. Сейчас герцогу было стыдно вспоминать, как он не решался позволить рит Таначали использовать все имеющиеся магические средства, страшась возможных последствий своего приказа.

После сражения с вражеской конницей и танкисами на улицах столицы Локлиру казалось, что теперь он готов принимать какие угодно решения, руководствуясь исключительно интересами Тивара и его жителей. Однако сегодняшний разговор с начальником тайной стражи показал, что в нём ещё живёт душа мальчика из отцовской библиотеки, уверенного в том, что непреходящей ценностью этого мира является справедливость. Только вот о какой справедливости можно будет говорить после принятых им самим решений: многократно заслужившему виселицу полковнику фос Тантласу будет позволено остаться в живых и стать генералом, а предавшего свой город бургомистра рит Тимипре, которого тихо удавят в каком-нибудь подвале, запомнят как героя и невинную жертву. Зато имена подлинных героев, отдавших свои жизни ради победы, нельзя было вспоминать даже в Военном зале, где собираются самые высокопоставленные сановники и военачальники герцогства. Да что там имена, непозволительно было даже полусловом дать понять, что Тивар имеет какое-то отношение к событиям прошлого месяца в Фур-Утидже, обсуждаемым на обоих брегах Велитара.

Официальная точка зрения состояла в том, что в Тангесоке подняла голову дворянская оппозиция, недовольная большими потерями и нерешительностью короля Апсамы фос Нкаревшита. Довольно неожиданно эту версию поддерживал и начальник королевской стражи рит Нешадис, который то ли добивался расширения своих полномочий, то ли пытался снять часть вины со своего ведомства. В самом Ансисе, правда, мало кто верил, что люди графа не имеют отношения к бойне в столице Тангесока, во время которой неизвестные умельцы положили больше трёх десятков стражников и солдат (однако не верить – это одно, а держать язык за зубами – совсем другое).

Из Фур-Утиджи сумел выбраться только один Савонль, но доставленная им информация была бесценной, ведь она давала возможность атаковать главу танкисов в его логове, до последнего времени считавшемся неуязвимым для любого магического оружия. Ради этого приняли свой последний бой тружери Мушир и майор рит Гловосор, когда-то участвовавший в освобождении проклятого Бидашита. Выяснив все обстоятельства, Локлир тогда сказал рит Корвенци, что эти имена должны быть выбиты на каменной плите. «Или нас под ней похоронят», - ответил тогда граф с холодной усмешкой, намекая на необходимость суметь воспользоваться полученной информацией.

Тянуть с организацией атаки на главаря танкисов никто не собирался, имелось и оружие, которому было по силам сокрушить магическую защиту Рахтара. Проблема была в том, что управляться с этим смертоносным средством могли либо самые опытные рунка, либо маги, обладающие особыми и весьма редкими природными способностями. Лучше других с этим могли бы справиться рит Таначали и Каскаль, однако Слиатос был слишком хорошо знаком ищейкам коронной стражи Тангесока, а Каскаль ещё не оправился после магического удара, полученного им во время отчаянного рейда за Динайкий мост. Не дожидаясь вопросов герцога, начальник тайной стражи предложил направить в Фур-Утиджи никому не известного Севени фос Нарамсина, прожившего последние семь лет в Викрамаре и на юге Литука.

Локлиру была известна история единственного оставшегося в живых мужчины из рода фос Нарамсинов, целью жизни которого стала беспощадная месть. Герцога беспокоила готовность Севени к использованию уникального оружия, но Сфобарик заверил его, что природные таланты этого парня (не только магические, но и артистические) были в должной степени отшлифованы магистрами Викрамара. Решение было принято, и сержант пограничной стражи провёл его через козьи тропы Касатлено на территорию соседнего королевства. Теперь оставалось только ждать, надеяться и гадать, что ещё может натворить человек с иконописным лицом Альфира и окаменевшей душой, в мрачных закоулках которой соседствовал горячий пепел и острые кристаллы льда.

Повернувшись к большой карте Бонтоса, герцог попытался прикинуть, где сейчас может находиться фос Нарамсин, но тут же одёрнул себя, вовремя вспомнив, что Шосфай говорил о своём необычном воспитаннике ещё пару лет назад. Старый магистра рассказывал тогда о непредсказуемости Севени, который всегда руководствовался какой-то своей логикой, раз за разом удивлявшей его наставников. Покачав головой, Локлир уселся поудобнее и придвинул к себе папку со списком вопросов, которые следовало сегодня обсудить. Стоявшая справа от него пирамидка вновь негромко зазвенела, и получивший разрешение войти секретарь вручил герцогу небольшой конверт с инициалами Фиорис фос Контанден.

Удивлённый Локлир сломал небольшую узорную печать и извлёк сложенный вдвое листок, содержание которого поразило герцога: сестра просила его о срочной встрече возле развалин Тулблата- старинного замка в четырёх центудах от южной окраины Ансиса. Не зная, что и думать, Локлир внимательно осмотрел конверт и письмо в поисках знаков, известных только им двоим. Всё было на месте: особым образом примятый угол, пара следов от ногтей и неровное написание четырнадцатой буквы, что соответствовало сегодняшнему дню. Отбросив последние сомнения, герцог поручил Кадаману отменить совещание в Военном зале, вернуть графа и найти старшего мага охраны рит Писвала.

[kvv32]

Часть 8 глава 4

Первое, о чём вспоминали жители Бонтоса, если речь заходила о королевстве Пуленти, были Каулон и академия Ванат Теника. Больше говорить было вроде бы и не о чем, ведь Пуленти было на редкость тихим и спокойным местом - ни войн, ни мало-мальски серьёзных заговоров там не случалось уже десятки лет. Объяснялось это благолепие достаточно просто: никто из соседей не хотел связываться с королевством, которое было домом для множества магов и влиятельного Верховного Хранителя, способного обрушить на наглецов весь гнев церкви (фос Скифесты решали свои вопросы с помощью золота, но это была уже другая история).

Многолетняя мирная жизнь сама по себе способствовала развитию торговли и ремёсел, в не меньшей степени этому помогал и протекающий через территорию страны полноводный Елеонир – приток Велитара, по которому плыли товары из Ракверата, Тайрота и Ватиласа. На пользу королевству шла и лишённая амбиций политика правящей династии фос Висольтов, издавна стремившейся решать все проблемы путём переговоров. Оборотной стороной подобной сдержанности была уверенность множества людей в том, что правителем Пуленти были не кто иной, как Верховный Хранитель, а его столицей являлся Каулон, а не какой-то там провинциальной Дилькар.

Но если даже столичный город и казался кому-то тенью величественного Каулона, в нём всё же имелось одно примечательное место, известность которого простиралась от виноградников Лиштоина до Рамшайских гор и холодных берегов Обвелира. Знали его, правда, обладатели весьма своеобразных профессий – стражники, шпионы, наёмники и наиболее успешные и известные преступники. Этой необычной достопримечательностью Дилькора был стоявший на берегу Елеонира большой каменный трактир, известный последние два десятка лет как «Рогатый конь».

Все эти годы хозяином трактира являлся некий Хиндулаф – крепкий одноногий старик с проницательным взглядом тёмно-серых глаз. Достоверных сведений о его прошлой жизни практически не было, однако никто не сомневался, что Хиндулаф был удачливым уритофорским наёмником, которому после тяжёлого ранения хватило ума и денег для обустройства в тихом и спокойном месте. В какой-то степени всё это соответствовало действительности, например, имя, былое наёмничество и рождение на севере Бонтоса (вообще-то родиной трактирщика был Харашхеб, но на правом берегу Велитара такие тонкости мало кого интересовали).

С двенадцати лет Хиндулаф уже участвовал в межплеменных стычках, в пятнадцать отчаянного парнишку взял с собой в отряд прославленный Сухейл, быстро оценивший его способность планировать атаки и находить выход из самых сложных ситуаций. Когда дьярностский лучник отправил Сухейла на встречу с богами, большинство отряда назвали своим новым командиром двадцатипятилетнего Хиндулафа, заслужившего к тому времени прозвище Ажеле-везунок.

Молодой командир не раз оправдывал свою репутацию, заказчики не обходили отряд стороной, и у многих его бойцов появилась привычка одеваться не хуже провинциальных дворян и платить золотом в дорогих борделях. Хиндулаф не одобрял подобного расточительства, но никогда по этому поводу не высказывался, хорошо понимая своих земляков, для которых каждый новый день мог оказаться последним. Так или иначе, но среди молодых уритофорцев популярность отряда Ажеле росла с каждым годом, и многие умелые бойцы считали службу в его рядах очередным шагом в своей карьере. Часть из них со временем создавали свои собственные отряды наёмников (наиболее известными из них стали Кабгайту и Направер), другие становились доверенными помощниками командира (Кибок и Штусарт).

Мало кто понимал, что успешность Хиндулафа определялась не только его военными талантами, но и знаниями о том, с кем следовало поддерживать хорошие отношения, а у кого нельзя становиться на пути. Чтобы избежать ненужных конфликтов, Ажеле сумел договориться с вольными стрелками и главарями ряда преступных кланов, не связываясь, однако, с чёрной рыбой и торговлей детьми. Точно так же он определил для себя круг опасных ведомств, столкновение с которыми могло стоить головы. Их было в общем-то не так много – в те времена достаточным количеством шпионов, опытных душегубов и золота обладали Небрис, Ракверат, Тивар и Дьярност. К этому списку Хиндулав добавил неистовых коренжарцев (связываться с этой драчливой ордой было себе дороже) и могущественную церковь с её защитниками и вездесущими видящими.

По большому счёту все эти ограничения означали, что Ажеле и его люди не брались за работу, которую они считали слишком опасной, если им предлагали обычную плату. Полторы цены быстро переводили разговор с заказчиком в деловое русло, а готовность удвоить стоимость контракта обычно снимала все вопросы.

Отряду долго сопутствовала удача, но Хиндулаф хорошо понимал, что одной ошибки может оказаться достаточно, чтобы их везенью пришёл конец. Именно это и произошло в захолустном Кейканту, куда они нанялись для подавления мятежа, устроенного младшим братом короля. Прошла неделя после решающего сражения, когда в их лагере появился некий барон, предложивший Ажеле хорошие деньги за участие в междоусобице двух ватиласских герцогов. Избегая необдуманных действий, командир послал Штусарта на разведку, однако утративший чутьё лейтенант вместо изучения обстановки недурно провёл время в герцогском замке.

Беспечность Штусарта дорого обошлась уритофорцам. Спалив дотла восемь посёлков, наёмники неожиданно для себя встретились с эскадроном раквератских драгун и двумя боевыми магами, оставившими лежать на земле почти половину отряда. Лишившийся головы лейтенант так и не узнал, что женой герцога, владения которого они так опрометчиво принялись разорять, была племянница короля соседнего Ракверата. Фос Сгорцат счёл подобную дерзость оскорблением, поручив брату обиженной родственницы поучить хамов хорошим манерам.

Метко пущенный файербол лишил Хиндулафа коня и стопы левой ноги. Выплюнув набившуюся в рот землю, он потянулся к выпавшему из рук мечу, желая умереть с оружием в руках, как и подобает настоящему уритофорскому наёмнику. Его спасли младший брат Надечи и десятник Гоцоль, отразившие атаку нескольких всадников в бордовых мундирах. Подоспей сюда ещё с десяток раквератских бойцов, всё бы там и кончилось, но ревевший подобно вискуту Кибок повёл остатки отряда на прорыв. Честолюбивый командир эскадрона бросился вдогонку, не обращая внимания на кучку людей, копошившихся на краю поля. Усадив брата в седло, Надечи двинулся в сторону Чаамайли – место небезопасное, но привычное к крови и оружию.

Месяц спустя бывший Ажеле с братом и тремя другими бойцами переправился на левый берег Велитара, наконец-то добравшись до безопасного Уритофора. Время для правильного лечения было упущено, поэтому пострадавшую ногу пришлось укоротить ещё на ладонь, что, впрочем, упростило изготовление приличного деревянного протеза. Пропьянствовав пару недель, Хиндулаф задумался о завтрашнем дне, ведь кто пойдёт за командиром, мало чего стоящим в ближнем бою? Единственным светлым пятном в последующие полгода стала встреча с неким Кайком, который не так давно крышевал прибрежную торговлю в южной части Досама, но был вынужден бежать после острого конфликта со своим старым партнёром. Старые связи позволили Кайку выяснить, что их столкнул лбами хитроумный сержант портовой стражи, расчищавший таким образом место для своих подельников. Матёрый бандит не сомневался, что смог бы поладить со своим старым корешем, если бы ему далось встретиться и поговорить с ним, не опасаясь арбалетного болта или ножа в спину.

С громким стуком поставив на стол оловянную кружку, Хиндулаф неожиданно для самого себя предложил навестить бывшего партнёра Кайка, чтобы изложить иную версию печальных событий. Поперхнувшись вином, громила долго кашлял, наливаясь нездоровой краснотой, прежде чем смог спросить, всё ли в порядке с головой у его собутыльника. Убедившись, что этот тронутый уритофорец действительно хочет отправиться в Досам, Кайк заказал кувшин самого дорогого вина и пообещал оплатить все дорожные расходы. Две пятидневки спустя Хиндулаф уже сидел напротив долговязого Яранкура, который очень кстати был наслышан о лихом наёмнике Ажеле. Выслушав уритофорца, громила в очередной раз потёр свою лоснящуюся лысину и заявил, что ему надо кое-что проверить. Десяток сломанных костей и два перерезанных горла помогли Яранкуру убедиться в справедливости переданного ему послания, после чего молва об авторитетном посреднике стала быстро растекаться по обоим берегами Велитара.

Прошло не так много времени, и к Хиндулафу потянулись люди, стремившиеся как-то разрешить потенциально опасную ситуацию, найти исполнителей для некоего щекотливого дела либо напротив – предложить свои услуги состоятельным людям, желавшим кое-что поправить в окружавшем их мире. Его услугами заинтересовались даже коренжарские пираты, которым для получения выкупа надо было как-то договариваться с родственниками своих пленников. Объездив за три года половину Бонтоса, Ажеле (под этим именем его знали многие заказчики и клиенты), пришёл к выводу, что проще и доходнее будет обосноваться в каком-нибудь спокойном месте, где можно было бы без помех обсуждать любые вопросы.

Выбор пал на Дилькар – столицу королевства Пуленти, расположенного на правом берегу Елеонира в полутора центудах от его впадения в главную реку континента. Строго говоря, никакой границы между самим городом и портом на берегу Велитара не существовало, просто все короли из династии фос Висольтов предпочитали жить подальше от портового шума и суеты. Дела у тогдашнего хозяина трактира шли не слишком хорошо, и когда один из местных главарей предложил ему выбирать между увесистым кошельком с золотом и будущими неприятностями, догадливый трактирщик быстро принял правильное решение.

Здание ещё продолжали ремонтировать, когда с Хиндулафом встретился начальник городской стражи барон рит Вортанон. Майор был прекрасно осведомлён о прошлом Ажеле и его планах создать в Дилькаре нечто среднее между клубом и конторой по найму для громил, контрабандистов и наёмников. Проявив незаурядное понимание ситуации, рит Вортанон выразил уверенность, что подобного рода занятие предполагает определённую сдержанность и тем более – отсутствие каких-либо преступных проявлений в столице и её ближайших окрестностях. Почти искренне извинившись, майор сообщил Хиндулафу, что в случае явных нарушений этих разумных и необременительных договорённостей он будет вынужден доложить его величеству о случившемся. Не менее вежливо начальник городской стражи уведомил Ажеле, что повторное пренебрежение гостеприимством может привести короля к мысли обратиться за помощью к магистрам Ванат Теники, ученики которых иногда ошибаются в расчётах своих магических действий.

Внимательно слушая барона, Хиндулаф вспомнил местного контрабандиста, предупредившего его о том, что к словам рит Вортанона следует относиться со всей серьёзностью, ведь этого красавчика с манерами дамского угодника опасались самые крутые бандиты Пуленти. Показав Ажеле левую руку без двух пальцев, самолично отрезанных майором, он с кривой усмешкой добавил, что тогда ему удалось на редкость легко отделаться, оплатив карету и четвёрку лошадей очередной любовницы упыря.

Хиндулафу не нужны были лишние проблемы, поэтому он с большим вниманием отнёсся к «дружеским» советам барона. Сначала по-хорошему, а затем и по-плохому он сумел объяснить местным ворам и грабителям, что на прилегающих к «Рогатому коню» улицах должно быть тихо как на кладбище. Чтобы навести надлежащий порядок, потребовалось не так уж много времени, ведь его бойцы во главе с верным Гоцолем умели быть убедительными, к тому же Ажеле поддержали самые известные главари Дилькара, надеявшиеся завести полезные знакомства с влиятельными гостями трактирщика. Пока бывший десятник ломал руки и крушил челюсти недоумков, Надечи занялся наймом хороших поваров и опытных людей, знающих толк в обслуживании состоятельных посетителей. Тогда же в трактире появилась и черноволосая Мерти, прошедшая выучку в лучших борделях Тильодана (менять профиль заведения Ажеле, разумеется, не собирался, но считал полезным иметь в хозяйстве несколько смазливых девиц для ублажения особо значимых посетителей).
Сложнее всего оказалось удержать амбициозных гостей от нападения на своих врагов во время случайных встреч или неудовлетворительного исхода переговоров. Подобные стычки время от времени случались, ведь эти люди привыкли решать проблемы с помощью насилия, и им даже в голову не приходило, что в «Рогатом коне» следовало вести себя как-то иначе. Слова не производили на громил особого впечатления, поэтому Хиндулаф предпочёл действовать доступными их пониманию методами – любое нападение внутри трактира и на ведущей к нему улице приравнивалось к оскорблению хозяина, что по уритофорским понятиям следовало смывать кровью (по доброте душевной хозяин мог ограничиться отсечением какой-нибудь части тела). Внутри трактира за порядком следили бойцы Гоцоля и похожий на анера Аргсот, округу контролировали люди хромого Гунурта, с утра до вечера сидевшего возле своей сырной лавки. Если дело приобретало серьёзный оборот, на сцену выходил живший в трактире Мантеш рит Рапнок – бывший боевой маг армии Ватиласа, заказ на убийство которого Ажеле перекупил ещё лет пятнадцать назад.

Несмотря на приятые меры, на Бонтосе ещё долго находились отчаянные головы, уверенные в том, что для них не существует никаких писаных и неписаных правил. Часть этих смельчаков со временем упокоилась в саду на берегу Елеонира, других заставили замолчать наронги, по старой дружбе выполнявшие просьбы Ажеле за минимальную плату (зря, что ли, винным погребом в трактире заведовал седой улыбчивый Ракунто, бывший вторым человеком в братстве вольных стрелков).

После всех этих хлопот, затрат и смертей Хиндулаф наконец-то получил то, что хотел: благопристойный трактир с вышколенной обслугой, в котором можно было хорошо провести время, обсудить сделку и заказать убийство, набег или небольшую войну. При этом в «Рогатый конь» могли заглянуть все желающие, если, конечно, они могли это себе позволить – вина и закуски стоили здесь весьма недёшево. Высокие цены не смущали, однако, многих дворян и торговцев, для которых обед в этом необычном трактире был средством потешить своё самолюбие (впечатлительные барышни прямо-таки млели от подобных рассказов), либо продемонстрировать свою значимость и причастность к неким опасным, но притягательным тайнам. Всё это вместе взятое и делало трактир «Рогатый конь» третьей достопримечательностью Пуленти, мало чем уступающей в значимости резиденции Верховного Хранителя и академии Ванат Теника.

Все эти годы Хиндулаф внимательно следил за событиями вокруг Пуленти, стараясь не упускать из виду тлеющие и нарождающиеся конфликты, каждый из которых со временем мог стать источником заработка для множества наёмников. После того как на тиварских трон взошёл молодой и никому не известный Локлир, он поспорил с Надечи и Ракунто по поводу того, с кем первым придётся воевать этому неопытному парнишке – с бестолковым, но неугомонным Тангесоком, жаждавшими реванша коренжарцами или самоуверенным фос Скифестом, которого подзуживала королева Ночери, ненавидевшая своего сводного брата.

Ажеле ставил на Тильодан и был немало удивлён, когда голубые мундиры не появились на полуострове даже после поражения тиварцев в Междуречье. Ещё больше его поразила ожесточённость сражений, во время которых обе стороны использовали невиданное магическое оружие, оставлявшее на поле боя горы трупов. Хиндулаф ещё мог понять, откуда эта смертоносная жуть появилась у Тивара (кто знает, над чем работали в загадочном Вирамаре?), однако не представлял, где всему этому могли научиться немногочисленные маги Фур-Утиджи.

У этой загадки было одно-единственное достойное внимания объяснение – у тангесокцев и коренжарцев появился некий таинственный союзник, познания которого в боевой магии намного превосходили привычные формулы. Надечи как-то высказал предположение, что зеленомундирникам помогает Серый орден, но много чего знающий Ракунто только покачал головой, добавив, что тени никогда не станут поддерживать врагов фос Контанденов, с которыми они когда-то спасали пекотов. Воцарившуюся в комнате тишину неожиданно нарушил Гоцоль, с усмешкой заявивший, что в таком случае за старое взялся восставший из могилы Маршеск. Эту невесёлую шутку никто не стал комментировать, но Хиндулафу хватило и того, что старый наронг медленно опустил веки.

Следующим утром он отправил в Каулон неприметного и пользующегося особым доверием Падкета, который должен был передать письмо старому знакомому трактирщика – викарию Ордена защитников. Без малого тридцать лет назад охранявший караван контрабандистов Ажеле наткнулся на изувеченного защитника, сумевшего каким-то чудом доползти до лесной дороги. Пожалев истекающего кровью молодого красавца, наёмник влил в него особое уритофорское снадобье, позволившее бойцу дожить до встречи с целителем. Прошло немало времени, прежде чем Хиндулаф узнал, что изменившийся до неузнаваемости Улабир сумел выжить и сейчас служит в какой-то канцелярии Флеонского замка – главной цитадели Ордена защитников (Гоцоль не преминул тогда сказать, что наконец-то нашёлся человек, который сможет замолвить за них словечко перед Альфиром).

Основательно обжившись в Дилькаре, Ажеле счёл полезным возобновить старое знакомство, справедливо полагая, что при его ремесле сохранить голову может помочь всего один намёк защитника из Флеона. Узнать Улабира в этом лысом толстяке оказалось непросто, зато монах не только сразу же вспомнил своего спасителя, но и немало подивил его своими познаниями о двойном дне хитрого трактира (насторожившийся Хиндулаф тогда ещё не знал, что эта «канцелярия» была чем-то вроде тайной стражи ордена).

Как бы там ни было, на спасение жизни на всём Бонтосе считалось долгом чести, поэтому после нескольких бокалов вина монах и трактирщик договорились о порядке дальнейшего общения. Не прошло и года, как Улабир предупредил Хиндулафа, что его отказ посодействовать доставке партии детей в Дьярност вызвал гнев неких влиятельных людей, решивших наказать не по чину самоуверенного уритофорца. Узнав, что для этого были наняты какие-то дешёвые бандиты, Ажеле счёл себя оскорблённым, самолично поучаствовав в превращении «гостей» в кучу рубленого мяса. Хорошо зная традиции преступного мира, он ожидал продолжения, но утративший разум король Дьярноста ввязался в войну с соседями, которые не упустили возможности с ним разобраться с ним по полной программе, после чего угроза исчезла как бы сама собой.

Хиндулаф имел обширные связи и множество источников информации, которые не раз позволяли ему принимать верные решения. Он неплохо представлял себе ситуацию в Пуленти и соседних странах и с интересом наблюдал, как растёт влияние Улабира, на удивление быстро ставшего в ордене весьма значимой фигурой. Когда его старого знакомого всё чаще стали называть Флеонским пауком, трактирщик понял, что в интересах обеих сторон следует свести до минимума и без того редкую переписку, позаботившись к тому же о шифровании информации (о личных встречах он давно уже даже не заикался).

Его предложения были встречены с пониманием, и теперь каждое послание представляло собой малопонятный набор слов, цифр и символов. Этим правилам вполне соответствовало короткое письмо в рукаве Падкета, скакавшего в Каулон по обсаженной деревьями дороге. Вместо адреса на нём было написано единственного слово «Итерслу», означавшее название забытого богами городка в Ватиласе, куда уритофорец когда-то доставил израненного Улабира. Не менее странным могло показаться случайному человеку само послание, в котором было всего три слова: «анга, фитак, жертувато». Для тех, кто имел возможность и желание читать книги, первые два слова ещё могли что-то напомнить, ведь возле озера Анга когда-то состоялось сражение с армией Маршеска, а регулярно задающий странные вопросы Фитак был постоянным персонажем множества комедий. Сложнее было понять смысл уритофорского выражения «жертувато», что на жаргоне наёмников могло означать «всё ещё может измениться», либо «всё не так, как выглядит». Хиндулаф, однако, не сомневался, что изощрённый ум викария поймёт его вопрос о реальности возвращения танкисов.

В полдень следующего дня доверенный служка Улабира передал Падкету свёрнутый в трубочку лоскут кожи, незамедлительно упрятанный в полую рукоять кинжала. Велено было поторопиться, и Падкет заранее попросил прощения у своей серой кобылы, которой предстоял трудный день. Выросшая в раквератских степях лошадка не подвела, и утром Хиндулаф уже смог увидеть ответ викария, состоявший из одного хорошо знакомого ему слова «верта». Ещё не получив своего меча, он не раз слышал его от ушедших на покой бойцов, рассказывавших о былых схватках. Каждый раз, когда уритофорцы бросались в атаку, целью которых было полное уничтожение врагов, над полем сражения звучал именно этот боевой клич, не оставлявший врагам надежды на пощаду.

«Верта» на куске белёсой кожи было ответом на все вопросы: да, танкисы вернулись, да, их жуткая магия уже убивает, да, все адепты Танкилоо должны быть истреблены. Но и это было ещё не всё. Под аккуратно выписанным руническим шрифтом словом находились три серых отпечатка пальцев, наискось перечёркнутые тонкой красной линией. Ажеле поскрёб покрытую седой щетиной щёку и удовлетворённо хмыкнул – что и говорить, викарий умел разъяснять ситуацию, не прибегая к помощи букв. Отпечатки пальцев означали участие Серого ордена в войне с танкисами, при этом красная линия, явно намекающая на флаг Тивара, не оставляла сомнений в том, кто является их главным союзником (Ракунто оказался прав: тени вновь действовали вместе с герцогством).

Мысленно поблагодарив Улабира за исчерпывающий ответ, Хиндулаф подумал, что теперь следует удвоить, а то и утроить осторожность, дабы ненароком не перейти дорогу одной из враждующих сторон. Случись нечто подобное, трактир в считанные мгновения превратится в склеп, заполненный скрюченными телами. . Или в выгоревшую каменную коробку, внутри которой будут лужи расплавленного стекла и железа. И на то, и на другое могущества хватило бы и теням, и танкисам. Всё это не вызывало сомнений, но не в характере Ажеле было отсиживаться в норе, не рискуя высунуть из неё нос. Отсыпав Падкету и другим надёжным людям по горсти золотых и серебряных монет, он отправил их в Каулон и правобережные порты, поручив высматривать и вынюхивать всё, что хоть как-то отличалось от обычного хода вещей.

Первая заслуживающая особого внимания весть пришла из Сальдивата – небольшого порта на севере Небриса, который оказался битком набит солдатами и кораблями. Единственной разумной целью подобного скопления могла быть только высадка в Ферире, но это означало не просто вступление Тильодана в войну, но и ответные действия со стороны тиварцев и теней. В таком случае Серый орден наверняка постарался бы обратить в прах желание фос Скифеста посадить на Престол Отелетера своего человека. Не сомневаясь в том, что ненавидевшие Травиаса защитники охотно помогут серым в этом богоугодном деле (устав ордена не позволял им самим разобраться с наглой тварью, зато они могли вовремя отвести глаза в сторону), Хиндулаф тут же послал в Каулон Надечи и верного Гоцоля. Расчёт был прост, но проверен временем: вовремя оказав услугу новым хозяевам Стабура, можно рассчитывать на их благосклонное отношение и молчаливое прощение кое-каких старых прегрешений.

Как и ожидал Ажеле, высадка небрисских войск в Ферире не заставила себя долго ждать. Зная упрямство и стойкость тиварцев, он предполагал, что Тильодан заплатит за свой успех немалую цену, но развитие событий превзошло все его ожидания. Мало того, что голубые мундиры увязли в ожесточённых уличных боях, так ещё и королевский флот неожиданно для себя понёс тяжёлые потери. Примчавшийся из Сальдивата гонец с суеверным страхом в глазах рассказывал о стене огня, пришедшей в порт вместе с приливом. Отправив парня отсыпаться, Хиндулаф обсудил новость с рит Рапнаком и Ракунто. Беглый маг считал этот кошмар зримым воплощением энергии Ванат, старый наронг восхищался смелостью тиварских моряков, но все было согласны с тем, что это только начало, и со дня на день короля Шината вновь ткнут носом в кучу кровавого дерьма.

Подтверждение правильности этого вывода не заставило себя долго ждать. Находившийся в Каулоне Надечи чётко выполнил поручение старшего брата, отправляя сообщение после каждого значимого события. Выслушав насквозь мокрого и заляпанного дорожной грязью гонца, трактирщик не сразу нашёлся, что сказать, ведь епископы режут друг друга не каждый день. К тому же это были не просто обладатели жёлтых плащей, а высшая церковная аристократия – члены Совета двадцати пяти. Если же к этому прибавить, что уже арестованный защитниками Сараспун был одним из подручных Травиаса, то ни о какой случайности или недоразумении не могло быть и речи. Теперь Хиндулаф не сомневался, что тени уже вступили в игру, и ему оставалось только дождаться их следующего шага.

Погрузившись в размышления, он не сразу вновь обратил внимание на гонца, который по-прежнему стоял в луже натёкшей с него дождевой воды.

- Парих, что ты тут топчешься? Ступай вниз, выпей рому да одежду смени. Утром в Каулон ехать надо будет, - увидев, что гонец всё ещё остаётся стоять на месте, трактирщик подошёл к нему поближе. – Ты что, чего-то не договорил?

- Ясное дело, не всё. Я когда про епископов рассказал, ты к окну повернулся. Подумать, значит. Я ж не селянин какой, понимаю, что когда Ажеле думает, мешать нельзя. Стою, жду.

- Ну ты, Парих, даёшь! Я голову ломаю, как всё дальше повернётся, а он в луже затаился. Давай, выкладывай!

- Так это, я уже в седле сидел, когда к Надечи какой-то хмырь запёрся. Вечером, говорит, на Соборной площади общая молитва будет. Он ещё про Первую скамью говорил.

- Вот это самое то. Давай, вспоминай!

- А я и не забывал. Так вот, этих епископов прямо в домах охраняют. Чтоб, значит, их тоже не кончили.

- Охраняет-то их кто?

- Известно кто, защитники. Вот теперь, кажись, всё сказал.

- Защитники… Флеон под себя, значит, всех подмял… - достав из шкафа бутылку дорогого раквератского рома, трактирщик вручил её Париху вместе с парой золотых монет. – Молодец, сынок. Позови Ракунто и иди обсыхай.

События неслись подобно коренжарской орде – молитва на Соборной площади, судя по всему, уже началась, и одному Молкоту было известно, сколько людей расстанутся с жизнью до завтрашнего утра. Тени и защитники выложили на стол свои козыри, инициатива была в их руках, и Хиндулаф не представлял, что им могли противопоставить шпионы Шината и продажные церковники. Думать о том, как помочь вероятным победителям, было уже поздно, зато следовало позаботиться о том, чтобы его деловые партнёры не попали под раздачу в силу незнания или непонимания ситуации.

Проще всего было предупредить хромого Гунурта и двух других главарей, присматривающих за причалами и складами речного порта. Но был ещё и начальник столичной стражи, с которым у Ажеле было достигнуто полное взаимопонимание. Нет, это был уже не самоуверенный барон рит Вортанон, вздумавший семь лет назад предложить королеве Бусти некую сделку: графский титул в обмен на прекращение распространения слухов о её симпатиях к капитану дворцовой стражи. Уверенный в своей незаменимости наглец с гордостью носил перстень с голубым брильянтом, подаренный ему небрисским послом, поэтому не счёл нужным обратить внимание на целый ряд тонкостей и нюансов.

Прежде всего ему стоило бы вспомнить, что почти три десятка лет назад дочь раквератского короля появилась в Дилькаре прежде всего потому, что Пуленти надо было как-то уравновесить растущее влияние Тильодана, а Ракверату очень хотелось обеспечить себе свободу торгового судоходства по Елеониру. Несмотря на все эти обстоятельства, брак оказался достаточно удачным, и уважающие друг друга супруги быстро пришли к единому мнению: зарвавшийся барон должен исчезнуть. Чтобы не бросить тень подозрения на своего младшего брата Юверту, сидевшего на троне в Волшвеле, Бусти нашла способ обратиться с этой просьбой к таинственному хозяину «Рогатого коня». Отказать королеве было невозможно, но и подставлять кого-то из своих, будь то наёмники, стрелки или местная братва, Хиндулаф не собирался – кто знает, как мстительный Шинат воспримет безвременную кончину своего влиятельного сторонника?

Изрядно поломав голову, Ажеле вспомнил рассказанную кем-то историю о меднокожей девочке, около года прожившей в доме рит Вортанона (барон был известным сластолюбцем, весьма охочим до всякой экзотики). Выкравсив лица и кисти рук Падкета и Гоцоля в красный цвет, Хиндулаф вечером отвёз из в район порта, велев попасться на глаза ночным гулякам, стражникам или ворам. Через пару дней весь город судачил о двух меднолицых, неизвестно откуда и зачем появившихся в Дилькаре. Через неделю о них все забыли, благо появились новые темы для разговоров: задушенный в собственной постели начальник городской стражи и непонтяные знаки на стене его спальни. Потребовалось меньше суток, чтобы какая-то любительница романов вспомнила, что в одной из книг фос Саканхаза именно такие знаки оставляли отомстившие своим врагам меднолицые.

Почва была подготовлена, и стоило людям Гунурта напомнить о сгинувшей без следа чужеземной девчонке, как весь город ещё до заката знал, кто и за что прикончил заносчивого майора. Всё сложилось настолько удачно, что Хиндулафу пришлось объяснять доверенному лицу королевы, что никаких меднолицых мстителей в Дилькаре нет и не было.

Устроив рит Вартанону пышные похороны, король назначил на его место отставного капитана береговой стражи, отец которого многие годы был лучшим другом наследника престола. У молодого графа не было изрядной части левой руки, зато имелась светлая голова и немалый опыт охоты на контрабандистов и коренжарских пиратов. Фос Лесенде был не в восторге от Хиндулафа и его трактира, однако понимал всю выгоду сложившейся ситуации и всегда выполнял свою часть негласных доворённостей. Теперь пришло время отвечать взаимностью, и ещё до рассвета граф уже знал весь закулисный расклад последних событий в Каулоне.

Ожидая новых сообщений от брата, Ажеле не находил себе места. Он выпил три чашки душистого фандрака, зачем-то спустился к реке, после чего дошёл до лавки Гунурта, изрядно удивив толкавшихся там мордоворотов. Вернувшись в свой небольшой кабинет, Хиндулаф неожиданно увидел там Мерти, которая посоветовала ему снять напряжение с помощью одной из её девиц. Идея показалась Ажеле вполне разумной, и он тут же задрал ей подол платья, предпочтя богатый опыт Мерти чьей-то молодости и стройности. Средство оказалось весьма действенным, и, закрепив желаемый результат бокалом хорошего вина, Хиндулаф уже смог думать о чём-то ином, кроме Каулона. Он уже начал вновь поглядывать на раскрасневшуюся Мерти, когда с улицы донёсся долгожданный стук копыт.

В мгновение ока оказавшись перед трактиром, Ажеле увидел Гоцоля на взмыленной лошади, которая с трудом держалась на ногах. Обрадовавшись возможности узнать последние новости, он тут же пожалел, что Надечи послал именно десятника, среди достоинств которого не наблюдалось дара умелого рассказчика. Перебросив ногу через седло, Гоцоль спрыгнул на мостовую и опёрся руками о колени.

- Что, досталось? Ладно, не томи, давай рассказывай. Молитва была?

- Была, была… Толпа была охрененная, не продохнуть.

- Проповедь кто читал?

-Как кто, епископ, ясное дело.

- Понятно, что не мусорщик, - только что выпитое вино ударило в голову, и Хиндулаф почувствовал растущее раздражение. – Кто именно из епископов?

- Так я их не знаю, да и народ шумел.

- А Надечи что сказал? Кто именно?

- Адольгор какой-то.

- Адольгор, значит. Герцог снова на коне, а Ракверат с прикупом… Говорил-то он что?

- Ну, про войну говорил, про танкисов, что против бога пошли. Кончать, мол, надо их вместе с союзниками. Он ещё онелитвер объявил.

- Что?! Божий суд: Ох ни хрена себе замах! – поражённый услышанным, Ажеле попытался вспомнить, когда кто-либо решался поставить на кон свою жизнь, объявляя онелитвер.

– И что люди говорили?

- У-у, вопили как резаные! Орут и руками машут, обнимаются. Кто на колени стал, кто плакать начал. Как рёхнутые…

- Дальше что было?

- Там вроде как главный защитник вышел. Давайте, говорит, этого Адольгора Рукой Альфира сделаем. Тут вообще все с ума посходили.

- Рукой Альфира, значит… - прикинув последствия этого решения (если вопли толпы можно было считать решением), трактирщик прикрыл глаза и покачал головой. – Теперь серых ничто не остановит. Всем дадут просраться. Да, попёрли Тивару козыри…

- Ажеле, а нам-то что теперь делать?

- Сидеть тихо и не рыпаться, а то хоронить будет нечего. Разве что мослы горелые…

Два следующих дня все обитатели «Рогатого коня» откровенно скучали и шептались по углам – посетителей было мало, как, впрочем, и людей на улицах притихшего Дилькара. Слушая приезжавших из Каулона гонцов, Хиндулаф только кивал головой, ведь пока там не происходило ничего, что можно было назвать неожиданным или внушающим опасения.

Поздно вечером к сидевшему на галерее трактирщику подошёл вроде бы смущённый Аргсот, вежливо кашлянув для привлечения внимания.

- Ажеле, там в малом зале один тип дорогое лиштоинское цедит.

- И что с того? Деньги есть, имеет право.

- Оно конечно, только это вроде как Нимгин тосу.

- Что?! Длинные пальцы в зале? Ты что, шутить вздумал?

- Да не, в натуре он. Сидит, ухмыляется, к девкам цепляется.

- Твою мать, Нимгин тосу в трактире, - откинувшись на спинку стула, Ажеле попытался сообразить, что могло понадобиться легендарному шпиону в Дилькаре в это неспокойное время. – А-а, всё равно хрен угадаешь. Ладно, пошли посмотрим.

Хиндулаф до последнего мгновения не верил, что Длинные пальцы, смерти которого желали многие влиятельные особы, осмелится заявиться в его трактир просто так, без магической личины и внушительной охраны. Хватило, однако, одного взгляда, чтобы развеять все сомнения – второй такой пары умных и холодных глаз уритофорец ещё не встречал.

- О, Ажеле, пужад лисе! – фос Подельван улыбнулся и встал из-за стола. – Рад тебя видеть в добром здравии.

- Тебе тоже тёплого неба, Длинные пальцы. Вот уж кого не ожидал сейчас увидеть, так это тебя.

- Ну, Ажеле, пока в Каулоне делят власть, самое время разобраться со старыми долгами. Ты же знаешь, в мутной воде наши дела легче делаются. Ракунто, кстати, жив-здоров? У меня для него работёнка имеется.

- Опять какого-то наследника замочить хочешь?

- Нет, ставки выросли. Пришло время убивать королей.

[kvv32]

Часть 8 Глава 5

Локлир не хотел привлекать внимание к своей поездке в Тулблат, поэтому покинул замок через неприметную дверь в левом крыле, возле которого его ожидали две чёрных кареты тайной стражи и десяток всадников в обычной повседневной форме. Командовали этим отрядом капитан рит Лайфис и старший маг личной охраны рит Писвал, с явно неохотой сменивший роскошный камзол на простой синий мундир с майорскими нашивками (любовь барона к золотому шитью была предметом постоянных шуток, зато мало кто знал, что этот щёголь был опытным боевым магом-рунка).

Путь был неблизкий, но герцог не собирался давать волю тревожным мыслям, теснившимся в его голове. Надо было держать себя в руках, ведь он слишком хорошо знал, чем это может закончиться. Из рассказа Шосфая следовало, что появление в Викрамаре зонтари, который подвергся воздействию неизвестной магии, могло повлечь за собой какие угодно последствия. Исходя из этого, было логично ожидать, что Фиорис, назначившая ему встречу в достаточно укромном месте, хочет предупредить его о какой-то надвигающейся или, по крайней мере, потенциально возможной опасности. Несколько месяцев назад Локлир с удовольствием погрузился бы в пучину догадок и предположений, однако опыт последнего времени привёл его к мысли, что разум в чём-то подобен верховой лошади, которую нельзя было всё время гнать галопом. Чувствуя, что его голове пора перейти на шаг или хотя бы лёгкую рысь, герцог приказал положить в карету несколько папок с бумагами, дожидавшимися на столе секретаря своей очереди на рассмотрение (в конце концов, он не собирался всю дорогу глазеть на проплывающие мимо поля и деревья).

Ещё в юности изучив основы экономики и управления государством, Локлир всегда старался быть в курсе происходящих на территории герцогства событий, будь то военные действия, сбор урожая или вывоз изделий из железа. Любой чиновник, которому доводилось докладывать молодому фос Контандену (в Тиваре это было обычным делом), хорошо знал, что ему будут задавать конкретные вопросы, незнание ответов на которые может серьёзно испортить любую карьеру. Герцог достаточно давно понял, что жизнеспособность страны во многом определяется состоянием её финансов, поэтому внимательно прочитал еженедельные отчёты о сборах налогов и пошлин, продаже государственных кредитных грамот и закупках оружия, снаряжения и продовольствии для нужд армии.

В папке главного штаба Локлира заинтересовало донесение о присвоении звания алтасаров сорока двум опытным сержантам, которым теперь предстояло командовать взводами во вновь сформированных ротах и эскадронах. Его несколько удивило, что капитанские нашивки получили всего четырнадцать лейтенантов, но, поразмыслив, герцог догадался, что связано это было отнюдь не с нежеланием полковников продвигать молодых офицеров. Вздохнув, он напомнил себе, что сражения Междуречье ещё далеки от завершения, а поредевшие полки других армий зачастую насчитывали всего по две-три сводных роты. Эти же причины, видимо, привели к тому, что в армейской папке не было сообщений о новых майорах и представлений герцогу о присвоении званий полковников.

Донесения о получении новых чинов напомнили Лолкиру о недавнем разговоре с рит Корвенци, испросившим разрешения передать ходатайства о новых офицерских нашивках для некоторых его людей (порядок, в соответствии с которым все офицеры тайной стражи утверждались в своих званиях только правящим герцогом, был установлен ещё Свербором фос Контанденом). Покопавшись в очередной невзрачной папке, Локлир извлёк из неё несколько листов гербовой бумаги с именами стражников, многие из которых ему были хорошо знакомы. Стоило ли, например, сомневаться в том, что решительный и смелый капитан Дусмили, не раз принимавший участие в опасных операциях, заслуживает очередного звания? Тоже самое можно было сказать и о лейтенанте рит Ортвисе, который зарубил проклятую демоницу из банды Кроворта и спас жизнь ему самому, успев пустить арбалетный болт в голову предателя Чиманта.

Однако не всё в представлениях графа удовлетворило Локлира. Он был удивлён, увидев, что Енхоболн Реймус представлен всего лишь к звания алтасара. Для обычного мастер-сержанта это было бы значительных повышением, но легендарный лучник, стрелы которого приводили в ужас врагов в Междуречье и Ферире, заслуживал большего. Вытащив из рукава небольшой стилет, герцог прорезал слово «алтасар» и нацарапал перед вторым именем стрелка особую руну, означавшую получение им дворянского статуса.

Среди других бумаг тайной стражи было донесение о поимке банды некоего Лутура Пишитака, промышлявшей похищением убитых и раненых людей после взрывов, нападений собак, харварлов и атаки вражеской конницы. Недоумение герцога («Чего ради они это делали?») сменилось гневом, когда он прочитал, что бандиты требовали у горожан выкуп за пропавших родственников. Не чуралась шайка Пишитака и обычных грабежей, вызнав у пленников их домашний адрес. В банду решившего подзаработать гончара входили семь человек, в том числе дезертировавший из армии его старший сын, дочка с зятем и подмастерья, младшему из которых - сироте, работавшему в мастерской за одну еду – было всего тринадцать лет.

Фос Контандены всегда поощряли благотворительность, поэтому многие храмы Ансиса содержали свои мельоры – нечто среднее между лечебницей и приютом для сирот и бездомных. Именно поэтому никто из горожан не обращал внимания на людей в похожих на сутаны балахонах, укладывавших раненых в крытую повозку. Вместо мельоры несчастных привозили в каменный подвал, после чего дочка гончара и мальчишка-подмастерье отправлялись на разведку, стараясь оценить степень отчаяния родственников и их финансовые возможности. Четырежды семьям удавалось выкупить своих близких ещё живыми, в остальных двенадцати случаях родне пришлось довольствоваться возможностью похоронить своих близких (в большинстве этих людей ко времени завершения переговоров жизнь ещё теплилась, но Лутур Пишитак предпочитал передавать более удобные в перевозке трупы).

Строго говоря, этой бандой должна была заниматься городская стража, однако по городу поползли страшные слухи, и Локлир поручил графу разобраться с проблемой. Никто не сомневался, что преступники заслуживают смерти, но тайная стража давным-давно не производила публичных казней, поэтому рит Корвенци, доложив об исполнении приказа, предоставил правителю возможность самому принять соответствующее решение. Герцог был достаточно наслышан о злодеяниях подельников Пишитака, поэтому изначально исходил из того, что единственно возможным финалом этой трагедии должно стать повешение всех душегубов на площади возле Старой башни. Некоторое сомнение вызвал юный возраст подмастерья со странным именем Хатин (хатиной уритофорцы назвали виселицу), но Локлир был уверен, что из вкусившего крови волчонка ничего, кроме волка, уже не вырастет.

Читая донесения тиварских дипломатов, герцог заметил, что карета почти миновала ферму Банхава – одного из основных поставщиков молока и сыра для рынков Ансиса. До Тулблата оставалось всего пара кованов, и Локлир наконец-то позволил себе предположить, что ему сейчас предстоит услышать. Ничего хорошего на ум, впрочем, так и не пришло, поэтому он стал прикидывать, какие маги будут сопровождать Фиорис (магистрам Викрамара, разумеется, не могли прийти в голову отпустить сестру правящего герцог без соответствующей охраны). Когда до заросшей кустарником стены Тулблата осталось меньше половины кована, Локлир с удивлением заметил, что рядом с зелёной каретой находится всего один всадник. Герцога окатила волна смешанного с тревогой возмущения, но через несколько мгновений он смог рассмотреть хорошо знакомый синий берет с белым пером, который лучше всяких слов подсказал ему, что Фиорис сопровождает ни кто иной, как Гриткас – легендарный маг, создавший смертоносный защитный периметр Викрамара.

Многие десятилетии за пределами Тивара никто и не подозревал о существовании этого центра магической силы, созданного младшим братом Маршеска. Прошло немало времени, прежде чем проницательные люди в соседних странах задумались о том, откуда, собственно, берутся все эти тиварские маги, если в двух известных академиях редко когда бывает больше десятка выходцев с полуострова? Вызванный подобными вопросами интерес вылился в задание шпионам, которые не так быстро, но смогли найти ответ на эту загадку. По мнению многих влиятельных персон наличие Викрамара позволяло герцогству вести себя слишком независимо, поэтому фос Контанденов следовало поставить на место.

Первая атака на Викрамар случилась ещё при деде Локлира. Погибли несколько магов и учеников, но урок был усвоен – отныне напрошенных гостей готовы были встретить многочисленные сигнальные и защитные завесы. Однако плата за безопасность оказалась весьма значительной, ведь для удержания этих завес постоянно требовалось не менее двух десятков обитателей Викрамара (и это с учётом того, что наиболее опытные маги использовали находившийся неподалёку зонтари).

Решить эту проблему смог только молодой Гриткас, сумевший сформулировать магическое заклинание, которое позволяло длительное время удерживать круговое защитное поле, получавшее подпитку от внешнего источника энергии. Не все маги по достоинству оценили эту идею, но тогдашний первый магистр Квертир поддержал своего недавнего ученика. После целого ряда неудач Гриткас понял, что проще всего удержать форму завесы с помощью вбитых в землю железных стержней. Созданная им магическая формула оправдала самые смелые ожидания, и уже через год вокруг Викрамара было установлено более полутора тысяч стержней, ставших своеобразным фундаментом невиданного по своей мощи и протяжённости защитного поля.

Гриткас редко покидал Викрамар, предпочитая шлифовать и совершенствовать свою знаменитую формулу, повторить которую за всего годы смогли всего два человека. Сделав упор на разовый выброс энергии, он создал жуткий тун-серкаль, использовать который на поле боя потрясённый отец Локлира так и не решился. Ещё один вариант изначальной формулы позволил Гриткасу запускать фейерверки редкостной красоты, скрывавшие от глаз восхищённых зрителей звёзды и ночные светила. Во время свадьбы Свербора фос Контандена и Бескиель маг превзошёл самого себя, устроив над Ансисом огненную феерию, не на шутку перепугавшую команды плывущих в порт кораблей. В знак признательности герцогиня подарила Грнкасу берет с белым пером, который был на ней в этот памятный вечер. С тех пор синий берет стал непременным спутником мага, позволившим Локлиру издалека узнать могущественного Привратника Викрамара.

Быстрым шагом подходя к зелёной карете, герцог терялся в догадках, почему он до сих пор не увидел Фиорис. Распахнув дверь, Локлир с облегчением улыбнулся – его сестра спала, прислонив русую голову к стенке кареты.

- А ты, братец, не очень-то торопился, - Фиорис по-прежнему оставалась неподвижной, не дрогнули даже опущенные ресницы, и только едва шевельнувшиеся губы позволяли понять, кому принадлежит этот негромкий голос. – Есть дела поважнее?

- Альфир милостивый, что же магия с людьми делает, - притворно вздохнув, герцог поставил ногу на подножку и слегка качнул карету. – Сестрица, просыпайся! Я сгораю от нетерпения услышать что-нибудь ужасное.

- Ещё услышишь… - открыв глаза, Фиорис улыбнулась и покачала головой. – Как же давно я тебя не видела… Столько всего случилось… От Ферира что-нибудь осталось?

- Осталось. Я думал, будет хуже. Ладно, ты-то сама как? Бледная какая-то, осунулась… Устала?

- Всю ночь ехали, спина как деревянная, - Фиорис выпрямилась и развела в стороны согнутые в локтях руки. – Локлир, а ты ведь тоже не сильно свежий. Тяжело было?

- Тяжело было в Ферире. А я так, волновался… Слушай, если вы всю ночь ехали, ноги размять не хочешь?

- Конечно, хочу, но это подождёт. Садись в карету, братец, нам сейчас лишние уши ни к чему.

- Какие уши, если Гриткас купол поставит?

- Хороший маг купол молчания за кован учует. Зачем нам это? – теряя терпение, Фиорис потянула брата за полу мундира. – Дама приглашает, чего ты капризничаешь?

Усевшись напротив сестры, Локлир взял её ладони в свои руки и вновь улыбнулся, всматриваясь в лицо Фиорис и с каждым мгновением замечая в нём какие-то новые черты.

- Фиорис, прошло всего ничего, а ты так изменилась. Толфеста милосердная, да на тебе лица нет! Глаза ввалились, скулы торчат… Твой вискут из тебя силу тянет?

- Не говори ерунды! Викрамар не замок, здесь всё лишнее уходит. И ничего само собой не делается. Мне иногда кажется, что даже ветер сам не дует.

- Сестрица, Шосфай мне про магию давно всё объяснил. Я про вискута говорю. С этой тварью работать – не коз пасти. Он своей магией людей сил лишает, не то что кому-то подчиняться, – наклонившись вперёд, герцог заглянул Фиорис в глаза. – Ты бы себя пожалела. Тивар и без твоего вискута войну выиграет.

- Да знаю я, что выиграет! Раньше верила, а теперь знаю. Только мой вискут сотни жизней может сберечь. Они не умрут, пока мы до гор идти будем.

- Ты действительно хочешь управлять этим злобным чудовищем? Это возможно?

- Не прикидывайся, будто не знаешь. Ты читал те же книги, что и я. Примеров хватает.

- Пять-шесть за сотни лет? И среди этих магов не было женщин.

- Не было, так будет. Даже если не всё получится, я буду знать, что сделала всё возможное.

- Хорошо, и что ты хочешь сделать с этим вискутом? – услышав вызов в голосе и словах Фиорис, герцог понял, что его настойчивость не принесёт желаемого результата. – Как он поможет сохранить наших солдат?

- Локлир, ты только представь себе бегущего вискута! Он же сомнёт любой строй, любую конницу! – глаза Фиорис заблестели, от недавней напряжённости не осталось и следа. – Он же большой, быстрый и не чувствует боли. Пикинёры и лучники его не остановят.

- Вообще-то чувствует, только заживает всё почти мгновенно. Да, стрелы ему нипочём… Но на той стороне есть танкисы с файерболами и ядами. С ними что делать?

- То же, что ты делал в Ансисе! Тальдос защитил баррикады от Танкилоо, почему не осыпать им вискута?

- Тальдосом? Альфир милостивый, как же я об этом не подумал? – хлопнув ладонью по колену, Локлир откинулся на спинку сиденья. – Живой таран, который не боится магического оружия… А если на нём будут какие-то горшки с порошком, то их рано или поздно разобьют, что лишит силы хотя бы часть магов. Фиорис, милая, это очень хороший план!

- Ну что, упрямец, убедился? – раскрасневшаяся Фиорис засмеялась и шутливо ткнула кулачком брата в плечо. – Я не просто так целыми днями вожусь с этим вискутом.

- Хорошо-хорошо, ты меня убедила. Но вопросы всё равно остались. Вот ты уверена, что сможешь направить вискута в нужную сторону? Он же бросится на первых людей, которых увидит. Как эта тупая скотина поймёт, где свои, где чужие? Для него все одинаковые.

- Ну, Лолкир, это ведь особая магия. Для собак и вискутов подход в общем-то одинаковый, но многое зависит от характера и привычек животного. Те же собаки всегда ко мне липли, а Кая поначалу на решётку бросалась.

- Какая ещё Кая?

- Вискутиха эта, из Викрамара. Как-то ведь её надо было назвать? Назвала Каей.

- Так это ещё и самка? Тогда всё как в жизни – одна девушка другую дрессирует. Женская дружба называется…Ни к кому ещё тебя не ревнует?

- Ты опять за своё! Лишь бы поёрничать… - Фиорис нахмурилась, но молчание длилось всего несколько мгновений, ведь её явно переполняло желание объяснить брату всю значимость проделанной ею работы. – Ладно, добрая я сегодня. Так вот, для домашних животных ментальная связь вроде верёвочки, только невидимой. Ты её тронул - с той стороны отозвались. Оттуда дёрнули – ты почувствовал. С собаками и лошадьми совсем просто, с атоти чуть сложнее. С козами так же легко, с овцами ещё проще, только толку от них никакого. Но это всё домашние. Диких на верёвочке не удержись, но начинать всё равно надо с неё. Ну, чтобы зверь привык. Потом вторая, и так далее, пока сеть не сплетёшь.

- Все так делают?

- Почти все, о ком в книгах написано, - Фиорис тихо вздохнула. – Был, конечно, Шравид Елока, который быков взглядом останавливал. Но мне до него далеко.

- Сестрица, Елока полжизни к этому шёл, а ты в Викрамаре сколько времени? Альфир милостив, всё ещё у тебя будет. Ты мне вот что скажи: эта Кая тебя слушается?

- Когда я рядом, шипит, но слушается. Мы её вдоль периметра водили. Шагов за сто я Каю ещё держу, но уже тяжело – вся мокрая, пальцы дрожат.

- Мы – это кто?

- Со мной всегда Гриткас ходит.

- Помогает или страхует?

- Не знаю, пожалуй, и то, и другое. Когда Кая злилась, он её пару раз пугнул.

- Его магистры направили?

- Локлир, я не спрашивала. Он сказал, что моя магия ему нравится.

- Это хорошо. Главное, что боевой маг всегда рядом, - герцог не был удивлён решением Гриткаса, ведь он помогал дочери Бескиель, которую когда-то полюбил с первого взгляда. – Фиорис, но ведь ты приехала сюда не только ради рассказа об этой Кае? Даже если она сможет спасти чьи-то жизни?

- Да, не только…

Нехотя обронив несколько слов, Фиорис вновь замолчала. Бросив взгляд в окно, она опустила голову и старательно разгладила какую-то складку на своём тёмно-сером платье. Было очевидно, что ей не очень-то хочется начинать разговор, ради которого пришлось провести в пути едва ли не целые сутки. Молча наблюдая за неожиданно утратившей уверенность сестрой, Локлир чувствовал, что в его душе вновь поднимается волна тревоги, поселившейся там после рассказа Шосфая об изменённом зонтари. Ему очень хотелось начать задавать вопросы, но герцог слишком хорошо знал Фиорис, чтобы мешать ей самой справиться с тщательно скрываемым вполнением.

- Ну, да, ты как всегда прав, - подняв глаза, Фиорис на мгновение плотно сжала губы. – Слушай, ты, возможно, удивишься или не поймёшь, но я хочу тебе сказать, что эту войну надо заканчивать как можно скорее.

- Альфир милостивый, да разве я не хочу того же самого?!

- Хочешь, конечно, но ещё больше ты хочешь победы.

- Но без победы нам не завершить эту войну! Мы отстояли Ансис и Ферир, теперь нам надо добить врагов в Междуречье и выбросить их вон из Тивара!

- А что будет потом? Мы перейдём горы Касатлено, начнём громить Тангесок, захватим Фур-Утиджи?

- Фиорис, у войны своя логика. Если не довести дело до конца, через несколько лет всё повторится.

- Если мы доведём эту войну до такого конца, то всё повторится лет через пятнадцать-двадцать. Люди могут смириться с поражением, но не простят унижения. Новое поколение будет жить с мыслями о мести.

- Всё верно, сестра. Ты хорошо знаешь историю Бонтоса. Но как тогда ты представляешь себе конец этой войны?

- Тангесок должен помнить это поражение и двадцать, и сорок лет. Но для них это будет не унижение, а разгром на чужой земле, который страшно будет вспоминать. Придумай с магами и генералами что-нибудь жуткое, а я добавлю туда своего вискута.

- А нам-то что потом делать?

- Боги дали нам горы, защищающие Тивар с севера. Любой, кто поднимется на перевал с оружием, должен умереть. Что тут непонятного?

Герцог не знал, вкладывала ли Фиорис в свои слов скрытый упрёк, но любое упоминание об оборонительной линии на перевалах заставляло его сердце сбиваться с обычного ритма. Это был старый спор, начавшийся задолго до рождения Локлира: кто должен защищать перевалы и посёлки рудокопов – мобильные отряды пограничной стражи или не слишком расторопные, но многочисленные армейские полки. Конец спорам положил дед Локлира, в молодые годы служивший капитаном егерей-пограничников. Взойдя на трон, он возвысил своих боевых товарищей, многие из которых со временем стали полковниками и генералами. Вопрос решился как бы сам собой, и долгие годы подобная диспозиция не вызывала особых сомнении. Не стал ничего менять и Свербор фос Контанден, а уж молодому герцогу и вовсе было не до столь радикальных изменений, хотя определённые сомнения у него возникли ещё во время изучения военной истории. Сила традиции оказалась столь велика, что даже будучи уверенным в неизбежности вторжения Тангесока и Коренжара, он не рискнул вывести полки на перевалы, а согласился с предложением генерала рит Бараса отвести их ещё дальше на юг.

Поначалу успешная оборона редутов позволила Локлиру поверить в правильность принятого им решения, но последующие события наполнили его душу горечью и непреходящим чувством вины. Каждую бессонную ночь голову герцога переполняли мысли о сделанной им ошибке, приведшей к гибели тысяч тиварцев в Междуречье, возле Динайского моста и в самом Ансисе. Горевать и каяться было бессмысленно, поэтому Локлир изо всех сил старался сохранить твёрдость духа, за что ему несколько раз пришлось заплатить нервным срывами и приступами неуверенности. Высадка небрисских солдат в Ферире стала для герцога жестоким ударом, зато с целительным воздействием известия об их капитуляции не смогли сравниться все известные магические эликсиры. Окрепшая уверенность в победе помогла Локлиру справиться с чувством досады, хотя для этого ему всё-таки пришлось на пару мгновений отвести глаза.

- Фиорис, дорогая, я согласен с тобой, что впредь мы должны лучше защищать перевалы. Но сейчас Тивар должен победить своих врагов.

- Любой ценой?

- Я не понимаю, куда ты клонишь, но вынужден ответить, что да – любой ценой. Многое могло бы быть иначе, но участие танкисов не оставляет нам выбора. Или мы, или они.

- Меч против меча, магия против магии… Против чужих танкисов у нас будут свои?

- Теперь я вообще ничего не понимаю. Какие свои танкисы? – герцог ещё договаривал свой вопрос, а в его мозгу уже шевельнулось пугающее воспоминание о недавней встрече с Шосфаем. – Фиорис, о чём ты говоришь? Ты что-то знаешь?

Вместо ответа Фиорис отодвинулась от брата, смахнув упавшую на лоб прядь волос. Несколько мгновений она всматривалась в лицо Локлира, затем неожиданно усмехнулась и погрозила ему пальцем.

- Ты действительно не понимаешь или уже научился хорошо притворяться? Локлир, тебе что-нибудь известно о малом зонтари, который побывал на Ортильском мосту?

- И изменил весь Викрамар? Я знаю о нём, о жёлтых листьях и новых способностях Твихи. Шосфай приезжал в Ансис и всё рассказал.

- Тебе понравились новые возможности?

- Меня испугали возможные последствия, - Лолкир вспомнил обсуждение этой проблемы с встревоженным Исвелем, который счёл его опасения достаточно обоснованными. – Когда способности падают с неба, не всякая голова выдержит такое потрясение.

- Вот у Твихи она и не выдержала! Я его раньше знать не знала, у нас ведь учеников и помощников десятков пять будет. Если не больше… Да и знакомиться некогда было, первое время Каншей от себя не отпускал.

- Каншей… Он вроде старший помощник у Бамдиго? – Лолкир пока не знал, как относиться к тому, что, говоря о Викрамаре, сестра сказала «у нас». – Такой круглолицый…

- Ну да, Каншей целитель, только больше головами занимается. На людей может влиять, животных чувствует, там у него целый зоопарк.

- И вискут?

- Он с ним второй год работает, поэтому у меня так хорошо и пошло.

- Альфир вам в помощь, а с Твихой-то что?

- У него друзей и раньше не было, а теперь вообще сторонятся. Чужими слугами и помощниками норовит командовать, если что не так, ухмыляется – стану, говорит, магистром, научу вас почтению. Собаку мою убил…

- Это ещё как?

- Ну, не что чтобы мою, там их много живёт, но три-четыре за мной повсюду ходят. Я к себе от вискута шла, встретили этого урода. Малжа вдруг лаять начала, а он руку поднял и пустил свою каплю ей в голову.

- Фиолетовую каплю? Насколько большую?

- С виноградину. Он каждый день так развлекается. То ветку срубит, то птичку собьёт. Но собак пока не трогал. А тут убил Малжу, засмеялся и ушёл.

- Ты ничего ему не сказала?

- Ничего, только стояла и смотрела, - пугающее воспоминание заставило Фиоис нахмуриться. – Я испугалась… Малжа ещё дёргалась, а он смеялся.

- Колладивет что-нибудь сделал? Он же го ученик.

- Что ты, магистр на Твиху не нарадуется! Он же ему ещё несколько новых синтагм сделал. Его белый огонь песок плавит… - остановившись на полуслове, Фторис вновь внимательно начала всматриваться в насупленное лицо Локлира. – Вот ты можешь мне сейчас сказать, что Твиху обхаживают не по твоему приказу?

- И зачем мне это надо?

- Как это зачем?! – всплеснув руками, Фиорис стала говорить заметно громче. – Меч против меча, танкис против танкиса! Молкот дал Твихе огромную силу, кто от этого откажется? Маг поможет герцогу победить, и сам станет его танкисом. А ты не боишься, что Твиха захочет ещё больше?

- Захочет, обязательно захочет… Я думал об этом ещё во время встречи с Шосфаем. Боюсь ли я этого? Ты единственный человек, которому я скажу правду. Да, я боюсь, что после всех побед какая-нибудь тварь возомнит себя богом и всех нас погубит, - замолчав, Локлир ожидал, что притихшая сестра что-нибудь ответит, но потом вздохнул и продолжил гораздо более спокойно. – Я могу понять восторг Колладивета как мага, открывшего для себя новые горизонты. Но сейчас он в роли первого магистра, и его слепота недопустима.

- Так ты хочешь, чтобы Твихи не было?

- При всех его способностях так было бы, наверное, лучше. Да ты и сама наверняка так думаешь.

- Когда он Малжу убил, я на него вискута натравить хотела.

- Ну уж нет, твоя Кая ещё должна Тангесок как следует пугануть, - герцог усмехнулся, но буквально натолкнувшись на пристальный взгляд сестры, быстро погасил улыбку. – Фиорис, что случилось?

- Слушай, а чем для тебя Кая от Твихи отличается? Убивать они умеют.

- Фиорис, но ты же сама говорила, что победа в Междуречье должна быть сокрушительной!

- Говорила… Так его потом убьют?

- Альфир милостивый, мы только что Ферир спасли, готовим наступление за Арбуром, маги на вес золота! Тем более – такие. Мозги Твихе надо вправить, какой из него, придурка, танкис, - говоря всё это, Локлир испытывал большое смущение из-за необходимости лукавить в разговоре с сестрой, ведь на самом деле он не знал ни реальной ценности Твихи как боевого мага, ни того, как этот обнаглевший щенок поведёт себя в ближайшие недели. – Короче говоря, с этим я разберусь. Ты мне вот что скажи: как этот порченый зонтари на тебя саму действует? Я так понимаю, что с вискутом дела пошли лучше, но даром это не даётся. Устаёшь?

- Когда ничего, а бывает, что ноги не идут и голова как из глины. Даже Каншей руками разводит…

- Может, ты просто устала? Поедем в Ансис, неделю-другую дома побудешь. Гриткас Колладивету всё объяснит.

- Нет, так нельзя. Кая отвыкнет, потом труднее будет. Я сейчас на два дня уехала, и то волнуюсь.

- Фиорис, что мне эта Кая, мне свою сестру жалко! На тебе же лица нет.

- Это мы обсуждать не будем, - едва заметно покачав головой, сидевшая напротив герцога девушка превратилась в Фиорис фос Контанден, умевшую не оставлять сомнений в своём праве принимать решения. – Я и так слишком распустилась со своими жалобами. Говорят, правда, иногда это помогает… Хорошо, что мы встретились и поговорили. Кое-что стало понятней, хотя, пожалуй, ты и сам ещё не всё решил. Главное, что для тебя война не в радость.

- Толфеста-заступница, чему тут радоваться? Сколько народу уже погибло!

- Ну, ты же знаешь историю – кого из правителей это останавливало? – усмехнувшись, Фиорис направила на брата свой указательный палец. – Ты вот тоже засомневался, но, Альфир милостив, глаза не горят. Очень хорошо, что Локлира в тебе ещё больше, чем герцога. А мне, пожалуй, пора уезжать.

- Сестра, ты меня вновь удивляешь. Ехать почти день, чтобы вот так поговорить?

- Ради чего я ехала, то я услышала. А ты о Твихе подумай. Он меня пугает, но на войне и не такое в ход идёт. Корона твоя, тебе и решать, улыбнувшись, Филрис взяла Локлира за руки. – До встречи, братец. Будь умным и честным, каким тебя знала наша матушка.

Возвращаясь в Ансис, Локлир вновь и вновь вспоминал слова и интонации Фиорис, пытаясь найти в них скрытый смысл и намёки на нечто важное, но не прозвучавшее внутри зелёной кареты. До конца он так и не понял, говорила ли сестра искренне или время от времени проверяла его реакцию при помощи известных всем женщинам приёмов. В любом случае герцог не мог обижаться, ведь нечто подобное проделывал и он сам, пытаясь успокоить Фиорис, направляя её мысли в иную сторону.

Не было сомнений, что сестра, измотанная магическим общением с вискутом, тем не менее оставалась всё той же хорошо знакомой ему Фиорис – доброй и целеустремлённой, способной сопереживать и нетерпимой к жестокости и высокомерию. Стараясь использовать свой дар для приближения желанной победы, она тревожилась и о завтрашнем дне Тивара, опасаясь, что её брат может попасть под влияние офицеров, в душах которых поселится жажда новых походов, побед и почестей. Локлир очень надеялся, что смог успокоить сестру ведь он исходил из того, что действительно великими становились правители, умевшие не только побеждать, но и вовремя заключать мир.

Большой головной болью для герцога стал вчерашний ученик Колладивета, которому кто-то из богов подарил невиданные магические способности, не озаботившись при этом приведением в порядок его довольно-таки скудных мозгов. Фиорис была права – каким бы злым придурком Твиха ни был – он мог не только спасти жизни сотен тиварцев, но и помочь стереть с лица земли проклятых танкисов. Ради этого стоило рисковать, но кто мог сказать, где и когда этот риск переставал быть разумным?

Как бы там ни было, принимать решение надо было сейчас, ведь после возвращения в Ансис он должен был сообщить о нём Исвелю, рит Корвенци и канцлеру, в той или иной степени уже знакомых с этой неоднозначной ситуацией. По большому счёту все возможные решения можно было разделить на две группы, различавшиеся прежде всего степенью риска. После кровавого побоища на улицах Ансиса и Ферира Локлиру очень не хотелось отдавать что-либо на волю случая, но наступление в Междуречье должно было вынудить противника не просто отступать, а бежать сломя голову, пугаясь каждой ночной тени.

Устав вновь и вновь перебирать все «за» и «против», Локлир засмеялся и решил предоставить право выбора самим богам, одарившим его всеми связанными с Твихой проблемами. Увидев, что карета подъезжает к повороту на Большой приморский тракт, герцог ударил кулаком по передней стенке экипажа, приказав вознице остановиться. Успокоив заглянувшего в окно рит Писвала, Локлир распорядился спешиться и поставить кареты рядом с песчаным просёлком. Удивляясь собственной глупости, он распахнул дверь кареты, с наслаждением вытянул ноги и погрузился в бездумное созерцание каких-то птиц, деловито снующих среди ветвей раскидистого дерева.

Неизвестно, были ли боги удивлены или обрадованы подобным обращением, но их посланец не заставил себя долго ждать. Подъехавший к перекрёстку седой возница не сразу принял решение, но когда его повозка свернула на ведущий к Бараньему полю просёлок, Локлир живо представил себе, что Твиха и вискут сделают с шеренгами солдат в зелёных мундирах.

[kvv32]

Часть 8 Глава 6

Моросивший с утра дождь наконец-то угомонился, и Рахтар повернул голову к окну, надеясь увидеть если не голубое, то хотя бы светлеющее небо. Убедившись, что его ожидания напрасны, магистр перевёл взгляд на лежавшее рядом с креслом письмо Верджиса, представлявшего интересы танкисов среди анеров клана Берто. Рахтар ценил этого полноватого ловкача, начинавшего свою карьеру простым охранником в турдушском лагере, поэтому не видел оснований не доверять сообщению о начале отхода степняков от Молавских гор. По всему выходило, что оплаченная танкисами война между двумя ханствами заканчивается, и через несколько недель (это в лучшем случае) меднолицые бойцы Дофатамбы высадятся на восточном побережье Тивара. К этому времени вдоволь пограбившие анеры уже вернутся в свои заросшие лесами горы, а непшитский герцог будет ломать голову над тем, как сохранить свою корону.

Больше всего магистра огорчало понимание того, что ничего нельзя было ни изменить, ни исправить. Время было упущено, к тому же основной причиной ухода степняков стало, видимо, ухудшение состояния хана, потенциальные наследники которого предпочитали в столь важный момент находиться поближе к священному кургану. Молодые вожаки степных волков жаждали ханской власти, и никакое золото ордена уже не могло заставить их повернуть назад. Довольно скоро хозяин единственного в Тринери каменного дома отправится к праотцам, и многие тысячи меднолицых бойцов станут ждать решения совета вождей, собравшегося в парчовом шатре у подножия кургана. Не всех устроит результат, из-за чего новый хан будет вынужден силой утверждать свою власть над меднолицыми соплеменниками. На несколько недель, а то и месяцев Великая степь погрузится в кровавую междоусобицу, исключающую любую возможность использовать её безжалостных бойцов.

Само по себе письмо Верджиса было не более чем ещё одной неприятной новостью, но после капитуляции небрисской армии и переворота в Стабуре один вид этого сложенного вчетверо листа бумаги вызывал у Рахтара изрядное раздражение. Вновь и вновь вспоминая подробности событий в Ферире и Каулоне, магистр проклинал высокомерного ублюдка, возомнившего себя великим стратегом и искусным интриганом. Уверовав в свою способность перехитрить врагов и союзников, Шинат фос Скифест дважды потерпел сокрушительное поражение, создав реальную угрозу великому плану танкисов. Тильодану следовало нанести удар после первого же сражения в Междуречье, лишив герцога свободы манёвра. Но нет, этот заносчивый глупец тянул с высадкой до последнего, потеряв в Ферире собственного брата и лучшие пехотные полки своей армии!

Следовало, однако, признать, что куда больше магистра беспокоило стремительное изменение расклада в Совете двадцати пяти и Стабуре в целом, разом лишившее орден не только скрытой поддержки, но и надежды на некий, хотя бы временный, нейтралитет. И это после того, как Небрис, потратив несметное количество золота на епископов и шпионов, был уже в одном шаге от Престола Отелетера, ведь своевременная кончина Фусулара и голосование в Совете не являлись сколь-нибудь значимыми проблемами.

Главе Ордена танкисов не довелось самому встретиться с Травиасом, но побывавшие в Каулоне Мантер и Белувак заверили его, что этот епископ способен не только возглавить церковную иерархию Бонтоса, но и жёстко противостоять всем своим противникам, будь то служители церкви, простонародье или аристократы. Порадовало танкисов и здравомыслие Травиаса, быстро сообразившего, кто на самом деле является главной движущей силой этой войны, а кому отведена роль исполнителей и временных попутчиков. При этом у епископа хватило ума прислушаться к совету Мантера и не единым словом не дать понять, что он уже начал служить новому, намного более могущественному хозяину. Это вполне устраивало Рахтара, ведь существенное изменение церковных приоритетов неизбежно должно было вызвать возмущение значительной части горожан, которое разумно было направить в сторону Тильодана, считавшегося бы ответственным за возвышение Травиаса. Ещё одной страховкой танкисов от свойственной людям продажности стала татуировка-парокка, которую Белувак уговорил сделать Травиаса, убедив епископа, что она сможет защитить его от изощрённой магии Серого ордена (тогда Рахтар ещё не видел признаков возвращения теней, но разве это имело значение?)

Мало кто сомневался, что влиятельный Орден защитников не жаловал Травиаса и его подручных, однако это не слишком заботило Рахтара, ведь защитники были связаны священной клятвой, обеспечивающей неприкосновенность епископов и тем более Верховного Хранителя. Каулон был наводнён шпионами и наёмниками Небриса, желанный плод уже был готов упасть в руки, но следовавший одному ему понятной логике фос Скифест сумел загубить и это верное дело. Всё рухнуло в один день, когда магистры защитников провернули редкую по наглости операцию, устроив представление на главной площади, предварительно изолировав членов Перовой скамьи.

Обезумевшую толпу довели до экстаза объявлением Божьего суда, после чего воющее от восторга стадо вроде как наделило Адольгора невероятным по возможностям статусом Руки Альфира. Кое-кто из людей Шината пытался противостоять этому буйству, случались даже попытки освободить Травиаса, но всё это были уже не более чем предсмертные судороги (при подобных обстоятельствах старый король Дьярноста говорил, что с ножом в спине на баб не лезут).

Первые же сообщения из Пуленти заставили магистра пожалеть об отсутствии в Каулоне верного и толкового человека, который мог бы не только смотреть, но и понимать суть происходящего. Потребовалось несколько дней, чтобы составить цельную картину событий, в полной мере оценив всю глубину и последствия случившейся катастрофы. Когда схлынула перехватившая дыхание ярость, настало время делать выводы, и Рахтару пришлось признать, что Флеонский паук оказался намного более опасным противником, сумевшим вчистую переиграть и орден, и Тильодан. Да, многое было можно, конечно, списать на ошибки фос Скифеста и действия возникших из ниоткуда теней, но, прислушайся он к Мантеру, ещё зимой предложившему убить эту жирную тварь, ситуация сейчас могла бы быть совершенно иной. И ради этого стоило бы перетерпеть гнев защитников, возжелавших отомстить за смерть своего викария…

Неудачи и разочарования последних дней изрядно подкосили магистра, вынудив его всё чаще использовать магические способы восстановления пошатнувшегося здоровья. Впервые Рахтар ощутил потребность в целебных эликсирах ещё в Турдуше, несколько месяцев подряд штудируя книги о таинствах Танкилоо. Это не стало для него неожиданностью, ведь в тех же потёртых томах настойчиво проводилась мысль, что Танкилоо – не просто свод могущественных магических формул, а целостная система взглядов на мир, власть и предназначение танкисов как носителей высшего знания.

За приобщение к элите надо было платить, к тому же готовность человека положить на алтарь Танкилоо собственное здоровье позволяло судить о его преданности и способности властвовать. Пройдя первую проверку (пара недель мучительной боли того стоили), магистр наконец-то смог понять скрытый смысл некоторых сложных формул, среди которых были способы изготовления лайльаки – зелья силы и передачи жизненной энергии от одного человека к другому. С третьей попытки сумев приготовить зеленоватое снадобье, Рахтар помолился Молкоту и осторожно пригубил терпкую на вкус жидкость. Оставив во рту и пищеводе слабое жжение, лайльака скатилась в желудок, и через несколько мгновений обильный пот уже струился по лицу и спине танкиса. Медленно поднявшись на ноги, магистр ощутил мощный прилив сил, шагнул к к камину и одним движением согнул стоявшую возле него железную кочергу.

Снадобье оказалось весьма действенным: двух-трёх глотков хватало, чтобы Рахтар мог целую неделю заниматься делами от рассвета до полуночи, не чувствуя ни малейших признаков усталости. Боги, однако, позаботились, чтобы ему было не слишком хорошо. Больше всего магистра злило, что после приёма лайльаки он довольно долго буквально истекал остро пахнущим потом. Впадая в бешенство, танкис срывал с себя отсыревшую одежду, но зачастую это приходилось повторять и два, и три раза. Рахтар воспринимал подобную слабость как унижение, поэтому кроме пары личных слуг, Мантера и Курхаса до последнего переодевания и проветривания никто не смел даже подойти к дому некоронованного властителя лесного лагеря.

Недовольство магистра вызывала и длительность изготовления снадобья. Корпеть по полдня над ретортами он считал недопустимой расточительностью, поэтому довольно скоро его учениками вновь стали два самых доверенных танкиса. Первым зелёное зелье смог изготовить Курхас, затем сквозь дебри трёхуровневой формулы удалось пробраться и Мантеру. Так как Рахтар не мог проконтролировать каждый этап преобразования исходных ингредиентов, он приказал проверить действие новых порций лайльаки на рабах и пойманных в окрестностях лагеря людях. Самой страшной смертью умер невезучий местный охотник, два раба из-за обезвоживания превратились в мумии, а проштрафившийся охранник оказался парализованным после двух суток безостановочной беготни по лагерю. Ещё несколько человек смогли пережить это испытание с минимальными повреждениями тел (после некоторых колебаний магистр отдал их Курхасу для опытов с изготовлением харварлов), затем три раба подряд пережили употребление лайльаки безо всяких видимых последствий. Желаемый результат вроде бы был достигнут, Рахтар не собирался рисковать, предпочтя обратиться к формуле передачи жизненной энергии.

Эта магическая формула была ещё более сложной, но магистр видел в подобном способе оздоровления ряд несомненных преимуществ. Важнейшим из них было сохранение полного контроля над процессом, благодаря чему при малейшем сомнении в правильности происходящего он мог без каких-либо последствий остановить или ослабить поток перетекающей в его тело энергии. При этом Рахтару не надо было опасаться чьей-то ошибки, ведь он сам формулировал свою часть заклинания. Ошибаться мог другой, не столь опытный маг, заклинание которого начинало высасывать энергию из донора (в священных книгах Танкилоо этих людей без лишних церемоний называли просто жертвами, но магистру, ценившему двусмысленную иронию, понравилось это слово из лексикона целителей).

Поначалу в роли второго мага выступал Курхас, но он слишком часто предавался размышлениям о своих харварлах, из-за чего терял контроль над истекающим потоком энергии (её запас и доступность у всех людей были различными, к тому же душа и мозг даже находившегося в бессознательном состоянии донора пытались противиться постепенному умерщвлению тела). Когда это повторилось в пятый раз, взбешённый магистр вспомнил о своём ученике Двараасе, чуть больше года назад ставшим полноправным членом ордена. Исполнительный и внимательный лиштоинец на удивление быстро освоил свою часть магической формулы, став с тех пор неизменным спутником Рахтара.

Полностью избавиться от досадных сбоев однако не удалось, но уверенный в правильности своих действий Двараас не только молча выслушивал упрёки магистра, но и старался найти их причину. Нарисовав на большом листе плотной бумаги цветную объёмную схему своей части формулы, он предположил, что некоторые её элементы могут быть искажены из-за воздействия каких-то посторонних магических проявлений. Воспользовавшись благосклонностью Рахтара, которому понравился творческий подход к делу молодого танкиса, Двараас провёл несколько опытов с участием доноров, вынужденных изливать свою жизненную энергию в пустоту.

Догадка лиштоинца о причинах появления помех подтвердилась, однако устранение этих причин оказалось весьма непростым делом. Проблема была в том, что изменения поля Ванат, вызванные теми или иными магическими действиями, при определённых условиях могли оказаться очень похожими, вызывая нечто вроде взаимного резонанса. Когда активировали формулу истечения жизненной энергии, поле Ванат вокруг донора, Дварааса и Рахтара изменялось, становясь особо чувствительным к находившимся поблизости защитным и сигнальным завесам. Вернее, не к самим завесам, а к магическим связям между ними и установившими их танкисами.

Исключить вероятность подобного резонанса было достаточно легко в Нераше – лагере танкисов в турдушском лесу, где Рахтар перед активацией формул оздоровления просто объявлял запрет на любые магические действия (подобной привилегией иногда пользовались и старшие члены ордена). На безопасность лагеря это особого влияния не оказывало, ведь в Нераше хватало охранников и сторожевых псов. Многое изменилось, когда Рахтар перебрался в Фур-Утиджи – столицу союзного Тангесока. Магистр не сомневался, что шпионы рит Корвенци ещё до начала войны проявят живой интерес к новому обитателю окружённой стеной резиденции, в которой располагались самые высокопоставленные гости короля.

У ворот резиденции и на её стенах несли службу королевские гвардейцы, но на взгляд Рахтара этим напыщенным бездельникам нельзя было доверить даже мало-мальски приличный бордель. Пока в Фур-Утиджи не приехали два десятка уритофорцев во главе со старым знакомым магистра Вабазулом, все танкисы по очереди удерживали вокруг основного здания резиденции сплошное сигнальное поле (по хорошему, завесу надо было бы ставить на стенах, но снующие под ним гвардейцы раздражали магов не хуже благочестивых епископских проповедей). Ожидая наёмников, Рахтар изготовил семь уникальных амулетов, позволяющих их обладателям оставаться невидимыми для сигнальных завес.

Благодаря амулетам и бдительности уритофорцев удалось перенести сигнальное поле на стены резиденции, при этом его плотность была существенно снижена, что позволило управляться с ним даже ученикам магистра. Все эти ухищрения, к сожалению, не избавили процесс передачи энергии от помех и сбоев, которые в последнее время стали плохо сказываться на самочувствии Рахтара, с утра до вечера занятого переговорами и планированием наступления. Волей-неволей пришлось действовать проверенным в Нераше способом, снимая сигнальные завесы на время проведения процедуры. Чтобы безопасность магистра оставалась на достаточном уровне, решено было компенсировать отсутствие магии увеличением количества дежуривших на стенах наёмников. Отвечавший за безопасность главы ордена Супхун справедливо заметил, что таким образом вражеский наблюдатель сможет прийти к нежелательным умозаключениям. Для устранения подобной возможности Вабазул предложил выводить своих бойцов на стены в два-три раза чаще, чем это требовалось Двараасу.

Приемлемое решение наконец-то было найдено, однако оно не удовлетворило приехавшего в Фур-Утиджи Мантера. Отчитав Супхуна, он потребовал, чтобы на время снятия сигнальных завес прилегающие к резиденции улицы патрулировались учениками Рахтара, умеющими распознать любые проявления магии (вообще-то Мантер много чего ещё потребовал, но утомлённый спорами Рахтар приказал всем заткнуться и оставить всё, как есть.) Несколько месяцев спустя дежуривший на улице ученик магистра помог разоблачить тиварских шпионов, однако это событие только усилило беспокойство танкисов, лишний раз убедившихся, что смелые и умелые враги всегда где-то рядом.

После того случая мысли о вездесущих шпионах герцога не оставляла танкисов ни днём, ни ночью. Неугомонный Супхун, сопровождаемый бойцами королевской армии, уже осмотрел все окружающие резиденцию здания, заглянув в каждый подвал и поднявшись на каждый чердак. Двараас начал было разбираться с появлением шпионов в «Хитром муле», но неважно чувствующий себя Рахтар наорал на танкиса, потребовав, чтобы даже за ворота он выходил только с его разрешения. Причина подобной реакции не вызывала особых сомнений: ход войны мало напоминал первоначальный план, число погибших танкисов превосходило все ожидания, а король Тангесока явно не торопился с формированием новой армии, ссылаясь то на нехватку средств, то на недостаток желающих отправиться за перевалы.

Ещё несколько месяцев назад Рахтар рассматривал Тангесок как временную базу ордена (нечто вроде тысячекратно увеличенного Нераша), которая должна была обеспечить их солдатами для завоевания богатого Тивара, призванного стать домом танкисов на ближайшие десятилетия. Однако уже после первых сражений магистр почувствовал, что для выполнения всего задуманного сил может и не хватить. Нужны были новые полки, но Апсама фос Нкаревшит только кивал головой и разводил в стороны пухлые ручонки. С помощью взяток и угроз (пригласить, например, в Тангесок ещё тысяч десять коренжарцев), дело удалось сдвинуть с мёртвой точки, но до превращения стада ленивых баранов в некое подобие армии было ещё далеко.

Между тем времени на неспешное ведение дел с каждым днём становилось всё меньше. После неудач в Ансисе и Ферире значимость Тангесока многократно возросла, и речь теперь шла не о плацдарме для наступления, а об убежище, в котором ордену предстояло пережить как минимум несколько тревожных лет. Горные и речные границы благоволили танкисам, но для их защиты нужны были настоящие солдаты, а не тупое мужичьё в зелёной форме, безразличное ко всему, кроме денег и дармовой кормёжки. Нет, Тангесок (а заодно с ним и танкисов) должны были защищать отважные бойцы, свято верящие в то, что они будут сражаться за свои дома, поля и города, то есть за всё то, что историки и романисты называли родиной.


Проблема была в том, что для ведения такой войны у страны должен был быть вождь, которому солдаты не только бы верили, но и готовы были по одному его слову идти на смертельный риск. Увы, но Апсаме фос Нкаревшиту подобная роль была явно не по плечу. Ещё во время своей первой встречи с королём Рахтар понял, что управлять этим недалёким, но самодовольным человеком не составит особого труда. Как всегда, он оказался прав – с помощью лести и пригоршни драгоценных камней в Фур-Утиджи можно было решить любой вопрос. Это было очень удобно во время подготовки к войне, но никакие камни и золото не смогли бы купить доверие тысяч рекрутов и волонтёров. Король, которого не любило простонародье и презирала добрая половина знати, не мог претендовать на статус вождя. И эту проблему нужно было решать.

Перебравшись в Тангесок, магистр счёл полезным изучить историю королевства, уделив внимание не только официальной версии, но и летописям времён становления государства. Он знал, как Эстекат фос Нкаревшит сумел основать правящую династию, чем эта страна обязана герцогу Симпасу фос Бетлартору и кто такие запрещённые, но от этого не менее легендарные чёрные уланы. Тогда Рахтар только порадовался, что на троне в Фур-Утиджи сидит не один из потомков фос Бетлартора, ведь при таком раскладе подмять по себя Тангесок оказалось бы намного сложнее. С тех пор многое изменилось, и теперь безвольный Апсама, не способный превратить свою страну в военный лагерь, стал для ордена танкисов обузой. Не составляло особого труда заставить это убогое создание произносить нужные слова, но порождённого магией словоблудия было уже недостаточно для спасения Великого плана Танкилоо. Пришло время по-настоящему решительных действий.

Вновь и вновь сопоставляя историю и сегодняшний день Тангесока, магистр всё больше утверждался в мысли, что встряхнуть это протухшее королевство можно было одним-единственным способом – возведением на трон человека, родовое имя которого давно стало символом благородства и воинской доблести. Более полутора веков люди вспоминают отчаянную атаку ведомых фос Бетлартором бойцов, ставшую переломным моментом той кровавой войны. И наплевать, что в том бою тангесокцы громили своих сегодняшних союзников–коренжарцев – они сражались за свободу своей страны, и для поднятия духа этого будет достаточно. Тем более что прямой потомок героя, полковник Туслонс фос Бетлартор, до своей отставки командовавший теми самыми чёрными уланами, и сегодня живёт в Фур-Утиджи.

Рахтар вновь подошёл к окну, всматриваясь в серые облака, плывущие куда-то в сторону моря. Облака были послушны воле ветра, но люди сами могли выбирать, подчиняться ли им давлению обстоятельств или наперекор всему добиваться намеченной цели. А уж если появлялась возможность наполнить свои паруса попутным ветром, надо было быть последним идиотом, чтобы не использовать подобный подарок богов.

Возвращаясь в своё любимое кресло, магистр усмехнулся, подумав о том, что именно ему предстоит восстановить попранную справедливость, вернув трон и корону достойному продолжателю рода фос Бетларторов.

[kvv32]

Часть 8 глава 7

Пока Думаск добирался до Большой монастырской улицы, ушибленная при падении с лошади нога болела всё сильнее, но маг не стал использовать целебные заклинания, по опыту зная, что ковыляющий человек редко вызывает подозрение. Остановившись перед шестым от перекрёстка каменным домом, отличавшимся от соседей разве что занавеской на узком окне, танкис осмотрелся. Редким прохожим не было до него никакого дела, поэтому он достал увесистый трёхгранный ключ и на удивление легко открыл массивную деревянную дверь. Длинная комната встретила Думаска фос Майанада полумраком и запахом пыли, что, впрочем, не вызвало у него особого недовольства, ведь находиться в этой дыре ему предстояло максимум до завтрашнего полудня, то есть до тех пор, пока в захваченной столице всё более-менее успокоится.

Положив ладони на ноющее колено, танкис стал ждать, пока растекающееся по ноге тепло избавит его от боли и воспоминаний о проклятых арбалетчиках, не пустивших к Hыбному рынку десяток коз, начинённых личинками харварлов. Когда неприятные ощущения исчезли, Думаск встал и начал не спеша осматривать своё временное пристанище. Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, он обнаружил там аккуратно заправленную кровать, пару стульев и резной шкаф, в котором нашлась коробка с орехами и несколько бутылок дешёвого вина. Так как каких-либо иных ёмкостей в доме не наблюдалось, а начало штурма заслуживало, чтобы выпить за его успех, танкис не стал долго раздумывать. Наколов орехов, он уселся у окна второго этажа, дожидаясь появления солдат в зелёных мундирах или хотя бы коренжарского сброда.

К середине второй бутылки на улице потемнело и начался сильный дождь, быстро затопивший мостовую пенистыми потоками мутной воды. Рассудив, что у союзников могут быть дела поважнее этой забытой богами улицы, фос Майанад улёгся на тёмно-серое покрывало, положив рядом с собой офицерский вензель армии Тангесока (вломись ночью в дом жаждавшие крови союзники, эта серебряная вещица помогла бы ему сохранить голову на плечах). Уже засыпая, он наконец-то вспомнил о своём помощнике Факуте, который так и не появился в убежище. Парню, похоже, не повезло – активировав своих харварлов, он не успел унести ноги с Храмовой площади.

Первое, что Думаск увидел следующим утром, был тиварский патруль, неспешно вышагивающий по мокрой брусчатке. Дождь и не думал стихать, но солдаты никуда не спешили, старательно осматривая каждый проулок. Так не могли вести себя солдаты разбитой армии, действия синемундирников больше всего были похожи на зачистку территории от бежавших с поля боя врагов.

Отступив от окна, танкис замер, не в силах найти объяснение увиденному. Мантер не мог просто так сломать свои мельтквари, отдавая приказ активировать харварлов, если тангескокцы и коренжарцы не были бы готовы атаковать охваченный паникой Ансис. Пробираясь вчера к убежищу, он слышал звуки сражения, следовательно, намеченная атака состоялась. Но если тиварцы всё так же по-хозяйски обходят улицы своей столицы, наступление явно не достигло своей цели. Этого Думаск не мог понять: что могло остановить тысячи опытных солдат, которых вели в бой лучшие в мире маги?!

Время от времени утративший самообладание танкис подходил к окну, за которым не было ничего, кроме дождя и редких прохожих. На второй день кончились орехи и вино, поэтому Думаску всё-таки пришлось выбраться на улицу. Купив в ближайшей лавке хлеба, сыра и жестяной жбан пива, он просидел взаперти ещё два дня, постепенно привыкая к мысли, что все надежды на быструю победу и власть над пустоголовыми ублюдками оказались призрачными. Теперь ему следовало сосредоточиться на собственном выживании, и тренированный мозг бывшего преподавателя академии начал анализировать сложившуюся ситуацию. Любая попытка выбраться из Ансиса неизбежно привлекла бы нежелательное внимание к его персоне, поэтому фос Майанад не стал суетиться, благо хранившихся в поясе золотых и серебряных монет хватило бы на несколько месяцев достаточно скромной, но безбедной жизни.

Между тем появление Думаска на Большой монастырской улице не осталось незамеченным, чему немало поспособствовал ряд допущенных им ошибок. Самыми ходовыми деньгами в этой части города были медяки различного достоинства, среди которых встречались серебряные монеты тиварской чеканки, соответствующие четверти стоимости имперского серебряка, который по-прежнему считался на Бонтосе образцом для подражания. Положив на прилавок овощной лавки увесистый раквератский кундар, танкис немало удивил лавочника, которому пришлось собирать чуть ли не все свои медяки, чтобы дать сдачу необычному покупателю (ближе к центру города подобная покупка не привлекла бы особого внимания, но фос Майанад считал ниже своего достоинства обращать внимание на подобные мелочи). Само собой разумеется, что к вечеру об этом случае знали не только все соседи лавочника, но и местная шушера, у которой кундар считался хорошей добычей. Пара придурков ту же захотели ограбить новоявленного «богача», но смотрящий за округой Шеронь запретил им рыпаться, прикинув, что этот незнакомец в простой, но добротной одежде может оказаться не тем, кем он хотел себя показать. Опасаясь нарваться на подставу городской, а то и тайной стражи (а это было прямой дорогой на виселицу), он решил посоветоваться со старым Такилаем – безусловным авторитетом среди воров и бандитов северо-восточной части Ансиса.

Признав возникшее подозрение обоснованным, Такилай послал на Большую монастырскую улицу живущего у него быстроногого пацанёнка и благообразного Сарласа, частенько ходившего на дело в одежде церковного служки. Дождавшись появления Думаска, мальчишка выстрелил ему в спину из рогатки и мгновенно исчез в ближайшем переулке, предоставив степенному Сарласу оценивать результаты проверки. Сильный амулет танкиса остановил летящий стальной шарик едва заметным зеленоватым свечением, но этого было достаточно, чтобы Такилай рекомендовал своим людям держаться подальше от этого фальшивого фраера.

Одним богам известно, чем бы всё это закончилось, не оплати фос Майанад свой обед в трактире золотой монетой. Во время войны воровской промысел не приносил особых доходов, поэтому Шеронь решил, что ради золота можно было и рискнуть. Серьёзная завеса исключала использование арбалетов или ножей, но смотрящему давно хотелось узнать, на что способны питомцы его чокнутого братца, привезшего когда-то с Астельбажора целый выводок ядовитых ящериц. Пока эти жёлто-красные создания были сытыми и спокойными, их можно было брать в руки, но если они пугались, кожа ящериц мгновенно покрывалась ядовитой слизью, способной в считанные мгновения лишить жизни любого степного хищника.

Чтобы не рисковать кем-то из своих, Шеронь нашёл оголодавшего беженца, согласившегося за обед и горсть медяков бросить кое-чем в указанного человека. До отвала наевшаяся ящерица мирно дремала в деревянной коробке, пока не шлёпнулась на чьё-то плечо, вцепившись всеми коготками в потную ткань куртки (защитный амулет не воспринял состоящее из плоти и крови существо как угрозу своему владельцу, ведь подобные ингредиенты почти не искажали поле Ванат). Зарычав от неожиданности, Думаск схватил липкую ящерицу, однако ему не сразу удалось оторвать от себя пёструю тварь. Чувствуя, что правая часть его тела начинает неметь, танкис успел ударить файерболом в спину убегавшего оборванца, но это было последнее, что он смог сделать в своей жизни.

Крысы ещё принюхивались к двум свежим трупам, а Шеронь уже рассматривал самую лакомую часть добычи – шестнадцать золотых монет, два дорогих амулета, украшенный камнями кинжал, стилет тонкой работы и большой серебряный вензель с красным рубином. По всему выходило, что риск себя оправдал, однако узнавший о вензеле Такилай только покачал головой, сразу же заявив о нежелании знаться с ищущими смерти идиотами. Уязвлённый Шеронь в ответ брякнул, что обойдётся без советов старых пердунов, однако через пару дней всё-таки решил избавиться от опасной вещицы.

Промедление дорого обошлось смотрящему, ведь в округе было немало серьёзных людей, давно метивших на его место. Пущенный кем-то слушок о серебряном вензеле полз по городу подобно песчаной змее, пока не достиг ушей капитана городской стражи рит Свиала. В атаке на Ансис участвовало не так уж много тангесокских эскадронов, у всех командиров которых имелись такие же вензеля с рубином, соответствующих их капитанскому званию. Все они были найдены, и появление ещё одного могло означать только одно – в Ансисе находится (или, возможно, находился) один из адептов Танкилоо.

Более двадцати лет имея дело с ворами и грабителями, рит Свиала хорошо понимал, что танкисы ему не по зубам, поэтому он сразу же поехал в Лак-Ладар – Серый замок тайной стражи, находившийся рядом с Цветочной площадью. Рит Корвенци не сомневался, что владельца капитанского вензеля уже нет в живых, хотя оставалось только догадываться, каким образом уличные бандиты сумели справиться с опытным боевым магом. Не в меньшей степени графа интересовало, как подручные Шероня нашли этого танкиса, где он скрывался несколько недель и кто предоставил ему убежище. Городская стража неплохо знала привычки смотрящего Надорны – района города, получившего своё название от протекающей через него речонки, поэтому на его поиски отправились сразу три отряда бойцов стайной стражи.

Повезло Ангиану рит Иннладу, который привёл своих людей к трактиру «Синее яблоко», давно ставшего чем-то вроде клуба для местного жулья (висевшее над входом жестяное яблоко многим завсегдатаям навевало совсем другие ассоциации, из-за чего трактир был также известен под названием «Синяя жопа»).

Шеронь никогда не стал бы авторитетом в преступном обществе Ансиса, не обладай он способностью понимать больше, чем было сказано. Не стоило особого труда понять, что перебранка с Такилаем имела последствия, и теперь его старались избегать даже нищие, которые ещё несколько дней назад почитали за счастье, если смотрящий походя бросал им какой-нибудь не самый мелкий медяк. Ощутив вокруг себя гнетущую пустоту, он закатил знатную гулянку в хорошо знакомой ему «Синей жопе», заливая тревогу всем, что нашлось у хромого Ладанта. Шеронь не питал иллюзий относительно своего будущего, знал, что его будут искать, но статус смотрящего, ради которого он убивал и гнил в каторжной тюрьме, не допускал позорного бегства из города.

После нескольких стычек и драк большинство посетителей покинули насиженные места, и теперь в трактире оставались только хозяин с сыном, три маловменяемых шлюхи, пара чуть живых от усталости музыкантов и неизвестное количество валявших на полу пьяниц, вдосталь вкусивших от даров смотрящего.

Распахнув дверь, Ангиан шагнул в затхлый полумрак трактира, высматривая нужного ему человека среди людей за длинным столом, пьяными голосами оравших какую-то воровскую песню. Сидящий во главе стола светловолосый громила с щёгольской бородкой и шрамом на левой скуле соотвктствовал всем известным лейтенанту приметам, поэтому он не спеша двинулся вперёд, положив руку на рукоять меча. Широкоплечий бандит, справлявший нужду в углу трактира, бросился на офицера с мясницким тесаком, но, прежде чем Ангиан успел повернуть голову, следовавший за ним диентис вонзил свой клинок в сердце здоровяка. Отшвырнув сидевшую у него на коленях полуголую девку, Шеронь вскочил из-за стола, с кривой усмешкой выхватив кинжал с чернёным лезвием.

Резвее всех, однако, оказался лысый усач в кожаной жилетке, в мгновение ока оказавшийся на столе с двумя ножами в руках. Прыгнув вперёд, лейтенант сделал стремительный выпад, рассекая кончиком меча бедренную артерию опасного противника. Кровь ручьём хлынула на стол, усач пошатнулся, но не выпустил своё оружие из рук. Второй удар развалил голень бандита, и, уже падая на стол, он получил арбалетный болт в голову. Второй капрал также не упустил случая продемонстрировать своё мастерство, метким выстрелом выбив глаз негодяю, вздумавшему прикрываться истошно вопящей девахой. Быстрота и решительность действий стражников произвела впечатление на двух других подручных смотрящего, буквально рухнувших на колени перед седым капралом в кольчуге и боевом шлеме.

Но Шеронь так легко сдаваться не собирался. Пьяная удаль и уязвлённое самолюбие сами по себе способны на многое, но когда их обжигает вырвавшееся из глубин души отчаяние, человек становится демоном во плоти. С шумом выдохнув воздух, ощерившийся бандит стремительно атаковал лейтенанта, только что нанесшего второй удар громиле в жилетке. Задумка была хороша, но не против тружери, заслужившего офицерские нашивки в схватках с лучшими бойцами Бонтоса.

Разворачиваться было некогда, но помимо выучки и опыта у Ангиана было и особое снаряжение, позволявшее чувствовать себя в ближнем бою намного увереннее. Подставив под удар чёрного лезвия закреплённую на руке полоску стали, офицер не только выиграл пару мгновений, но и поймал бандитский клинок в щелевую ловушку, установленную на пластинке чуть ниже локтя. Шеронь видел подобные ловушки в действии и знал, как следует освобождать застрявший в щели нож. Подавшись вперёд, он почти успел повернуть клинок, но врезавшаяся в лоб рукоять меча отбросила его в сторону (наносить такой удар лейтенанту было удобнее, к тому же ему было приказано задержать, а не ликвидировать смотрящего).

Зарычав от злобы, бандит тем не менее сумел устоять на ногах. Схватив лежавший на столе изогнутый кинжал, он вновь попытался атаковать Ангиана, но на этот раз стражник не стал прибегать к каким-либо уловкам. Неуловимым движением скользнув в сторону, лейтенант пнул бросившегося вперёд Шероня в колено, до неузнаваемости изменив траекторию его движения. Когда изрыгающий проклятия громила оказался на грязном полу, Ангиан наступил ему на руку, терпеливо дожидаясь, пока хрустнувшие пальцы не смогут больше удерживать рукоять ножа.

Рит Иннлад по опыту знал, что задержанных преступников надо было начинать обламывать сразу после задержания, не слишком заботясь о сохранности их костей и не особо важных внутренних органов (в любом случае целители в тайной страже были хорошие, зато большинство бандитов, шпионов и заговорщиков уже на первом допросе рассказывали немало интересного). Судя по всему, этот Шеронь не был слизняком, к тому же он как-то был связан с танкисами, поэтому лейтенант не собирался с ним церемониться. Подняв притихшего бандита за воротник куртки, Ангиан ткнул его мордой в заваленный объедками и политый кровью стол. Вновь зарычав, смотрящий дёрнулся и попытался ударить стражника обломком бутылки, но начинавший злиться лейтенант ещё раз приложил его об стол, вдребезги разнеся блюдо с куриными костями.

Схватив бандита за волосы, Ангиан повернул его голову, наклонился и, вперившись взглядом в сузившиеся зрачки своего противника, сделал новую попытку обойтись без особых увечий: «Угомонись, придурок. Ты ещё можешь умереть легко». Смотрящий много чего повидал в своей жизни, но немигающие голубые глаза этого неуязвимого стражника и его тихий бесстрастный голос подействовал на Шероня подобно дурманящему зелью. Разом обмякнув, он опустил веки и медленно сполз на пол.

Выяснив происхождение тангесокского вензеля и место проживания его владельца, тайная стража взялась за управляющего наёмными домами на Большой монастырской улице. Когда долговязый Сембеле сообразил, что сам он в Лак-Ладаре никого не интересует, важная информация хлынула из управляющего бурным потоком. Потея от усердия, он подробно описал человека, арендовавшего один из домов несколько недель назад, не забыв отметить, что этот Разак Наумену явно не был тем, за кого себя выдавал. Будучи одетым как торговец средней руки, он вроде бы снимал дом для своего компаньона из Ракверата, однако многие его слова и манеры больше соответствовали поведению дворян (или хотя бы людей, постоянно встречающихся с аристократами).

Это было уже кое-что, и Сембеле тут же отправили в мастерскую Гимунта Раханата – художника тайной стражи, умевшего рисовать потреты со слов свидетелей и уцелевших жертв. Он не выписывал каждый волосок или морщинку, обладая редкостным даров воссоздавать узнаваемое лицо человека всего несколькими линиями и штрихами. Это позволяло Гимунту не только быстро создавать свои портреты, но и делать до десятка разных вариантов, отличавшихся одни от другого головными уборами, причёской, накладными усами и так далее. Не менее значимым достоинством Раханата было его умение вырезать созданные им изображения на деревянных или медных досках, с которых затем можно было напечатать не одну сотню портретов для стражников и осведомителей.

Когда рит Корвенци доложили результаты допросов Широня и Сембеле, граф испытал противоречивые чувства. С одной стороны, он был доволен, что наконец-то нашлись какие-то следы танкисов, сумевших скрыться после нападения харварлов. С другой стороны, толку от трупа было не слишком много, так что единственной ниточкой оставался портрет никому не известного Разака Наумену. Обычно художник показывал свою работу ведущему дело офицеру, после чего принималось решение о целесообразности изготовления печатной доски и необходимого количества копий. Вспоминая затем этот день, граф не мог объяснить, почему он приказал Гимунту подготовить несколько вариантов портрета и сразу же принести ему в кабинет. Возможно, это решение было подсказано чутьём признанного мастера шпионских игр, возможно, Альфир наконец-то надумал воздать им должное за проявленное усердие…

Рит Корвенци трижды перекладывал рисунки у себя на столе, раз за разом всё более утверждаясь в мысли, что кое-какие черты этого лица знакомы ему слишком хорошо. Окон в кабинете начальника тайной стражи не было, поэтому графу пришлось довольствоваться хождением между столом и рельефной картой южной части Бонтоса. Трижды повторив этот маршрут, он собрал рисунки и относящиеся к делу донесения в чёрную папку и приказал найти Полира Нитауса – непревзойдённого мастера слежки и наблюдения. Сержант умел оставаться незамеченным даже на безлюдных улицах, а его способности за сотню шагов ощущать присутствие нужного человека завидовали даже опытные маги. Считанное число людей видело Нитауса в синей форме, зато шкафы в его доме ломились от хитроумно сшитой одежды, которая могла за какие-то мгновения менять свой цвет и покрой.

Граф встретился с сержантом в Лак-Ладаре, куда Полир буквально проскользнул по тайному ходу, связывающему замок и известную своими закоулками пивную на Цветочной площади. Выслушав приказ, Нитаус пару раз переступил с ноги на ногу, поскрёб лысую голову (очень полезная вещь для быстрой смены париков) и только после этого ритуала кивнул, заверив графа, что все его пожелания будут исполнены. Сомневаться в этом не было оснований, однако необычность ситуации заставила рит Корвенци повторить своё основное условие ещё раз: «Днём и ночью, Полир. Днём и ночью».

Оставшись один, рит Корвенци вернулся за стол и убрал чёрную папку в нижний ящик. Всё необходимое было сделано, и теперь оставалось только ждать и надеяться, что полученные результаты не окажутся слишком уж разрушительными.